ни разу не говорила об отъезде.
– А друзей упоминала?
– У нее был миллион знакомых. Ее все любили, вокруг нее всегда был праздник. Она называла своими друзьями половину Ноутона. – Она сощурила глаза и посмотрела куда‐то вверх, на окно последнего этажа. – Знаешь, сам дом кошмарный, но у него есть достоинство, ради которого можно закрыть глаза на любые недостатки. Сад. Там сзади огромный сад с плодовыми деревьями и цветами, заросший и дикий. Джен любила сидеть на крыльце и курить, глядя куда‐то в глубину листвы. Всегда одна, всегда в наушниках и с банкой сидра. Кто знает, о чем или о ком она думала тогда, закутанная в одеяло, так что наружу торчали только ее тоненькие ручки и копна волос. Она называла это «время грустить». Иногда она проводила так целые часы, куря одну за другой, пока весь сад не погружался во тьму. Когда из окна кухни мне был виден только тлеющий кончик ее самокрутки, я знала, что пора поставить чайник и позвать ее в дом. Иногда о ней самой приходилось заботиться.
Она закашлялась, будто вдохнула невидимый дым. Я молчала, боясь спугнуть призрак, который видела перед собой Мегс.
– Думаю, она умерла, – произнесла она наконец без всякого выражения. – Иногда я прихожу сюда или к «Королеве» и тихонько болтаю с ней. Рассказываю, как скучаю и какие есть новости. Я знаю, если бы Джен могла, она сообщила бы мне, что жива. Она была моей единственной настоящей семьей за всю жизнь.
Как странно, что я не одна. Существует еще один человек, который не забыл тебя. Я почувствовала прилив теплоты, как будто от прикосновения, а сразу за ним прилив ревности, граничащей с гневом: почему эта девчонка, почему не я спала с тобой в спальном мешке и звала домой после темноты?
– Как думаешь, что с ней произошло? – тихо спросила я.
– Не знаю, честное слово. Конечно, у меня есть пара идей, но это лишь догадки. Я считаю, ее исчезновение связано с мужчинами. Иногда мне кажется, что все зло в мире именно от них. Знаешь, Джен нравилось их внимание, порой даже слишком. Думаю, она поплатилась за это.
– У тебя есть какая‐то версия? – Я попыталась поймать ее взгляд. – Лично я думаю, что ее втянули в нечто опасное эти ее новые друзья, о которых говорила Ханна. Они могли быть связаны с чем‐то большим и страшным. Знаешь, современные работорговцы, которые заманивают обещаниями…
– Я не знаю ни о каких друзьях, Ника. Мои подозрения гораздо очевиднее, но пока не получается связать все воедино. Чего‐то не хватает, – уклончиво ответила Мегс, поеживаясь, словно от холода, хотя стояла тридцатиградусная жара. – Пойдем отсюда, я покажу тебе еще одно памятное место.
Мы двинулись в обратном направлении и повернули направо, на улицу, с которой пришли.
– А что она могла делать на Гласто?
– Как что? Музыка была ее жизнью! Она только и говорила, что о всяких группах и еще о Крисе. Хотя это почти одно и то же.
– Полиция общалась с тобой тогда?
– Нет. Да и зачем? Сказать мне было нечего. Я знаю, что они говорили с Ханной и с кем‐то с ее факультета. На столбах все лето