не предлагаю, устал-с…
Этот рынок был не для русских. Не для белых. И уж точно не для казака – а Митрий был в казачьей форме, пусть старой и без знаков различия, надетой на время переезда. Но все равно – если Митяй в одиночку еще мог вывернуться, то присутствие здесь казака – требовало крови.
– Так, господа, на бис желаете. Извольте-с…
Как ни странно – именно у Митьки Шалого, битого и проловленного одесского вора, вошедшего в конфликт с крестными отцами города, вора, гешефтмахера и профессионального пистолетчика – шансов выбраться из этой переделки было намного больше. Как и у тех, кто волей судьбы оказался рядом с ним. Дорога судьбы казака – прямая как штык, как шлях в степи. Молодость, служба, пахота на собственной земле, данной еще дедам – прадедам Императором за службу. И в такой ситуации – у них одна дорога – прямо вперед в лоб на прорыв. Иногда это работает – но не тогда, когда двое против тридцати. А вот Митька – был вором и постоянно жил на грани. Каждый день в Одессе – он рисковал быть проловленным карманной бригадой или отрядом по борьбе с бандитизмом, или конкурентами, или просто парой молодых щеглов из отмороженных на всю голову. Он не имел никогда денег больше чем на месяц, часто вставая – он не знал, где будет обедать, не то что преклонит голову следующей ночью. Такая жизнь развила в нем наблюдательность и готовность к любым неприятностям. В трамвае – старом добром одесском трамвае – он как-то раз положил четверых, уходя от преследования… с этого, собственно говоря, скитания его и начались.
Он помнил, где они шли и как, в какую сторону смотрят двери и окна, которые из них принадлежат харчевне, как стоят торговые палатки. Он помнил и то, что за его спиной – что-то вроде склада, в отличие от палаток – с капитальными стенами.
– А? Чего? Не понимаю, любезный.
И с места, рыбкой, как учил его дядя Коля Робинзон, спившийся циркач из той же самой ярмарки, на которой держал палатку его отец – он прыгнул, руками безошибочно нащупав край дорогой, из металлического настила крыши. Напрягся, вспоминая все уроки суплеса[27] старого циркового артиста. И, движением, которое не смог бы повторить никто из присутствующих – без раскачки, с одной руки он забросил тело на крышу.
Изумленная толпа рашидов взревела, когда он был уже на крыше. Подалась вперед – и осадила, почитай на полном скаку. Две револьверные пули – ударили людям прямо под ноги…
– Ша! Назад, ша!
Его слов – никто не понимал. Но все отлично понимали язык пуль – как никакой другой. Можно сказать – это эсперанто в таких местах, как Аден.
– Лезь на крышу! Быстро!
Митрий – хоть тут не оказался идиотом. Полез – и даже умудрился забраться быстро. Все-таки – не вахлак.
– Пистоль есть?
Митрий – достал из кармана табельный Орел, старый, с дешевыми солдатскими пластмассовыми рукоятками. Он еще жил той жизнью, жизнью станицы, парного молока, конного ухарства и обжигающих взглядов молодух. Не дошло еще до казака, что здесь прав тот, кто выстрелит первым – и никак иначе.
– Двигай за мной. Не отставай.
Они пробежали по крыше, Митрий примерился