Сталь опять столкнулась с камнем. – Судя по всему, вскоре, но… Дни. Недели. Месяцы. Может быть, даже немногие годы. Это, правда, если сильно повезет.
Кёсем очень сомневалась, что это может называться везением. Но какая разница… Она вздохнула.
Что ж, значит, вопрос надо решать. Во имя сыновей, во имя Блистательной Порты. Даже во имя несчастного Мустафы, навсегда мальчика, заблудившегося в своей болезни.
Тут наконец тень часового столбика коснулась границы киблы – и все, кроме лекаря, слитно произнесли «Аллах велик!» Ну, бен Закуто и не положено…
– Ты действительно намерен вскоре… отбыть, почтенный? – вспомнила Кёсем слова Картала.
– Да, госпожа, если не будет на то твоего запрета.
Кёсем покачала головой: запрета, конечно, не будет. Задать ли еще вопрос? Врач на него, наверно, ответит спокойно, у людей его профессии к такому отношение будничное.
– Не в посмертье, госпожа, – бен Закуто угадал незаданный вопрос. – Это, да будет на то воля Всевышнего, подождет. Просто… Теперь, когда старость подступила настолько вплотную, я болен без того места, где родился и вырос. А оно, госпожа, хворает без меня.
– И что же это за место?
Не то чтобы знание или незнание этого что-то меняло. Просто все равно уже вот-вот появится Халиме, и она должна увидеть, что ее ждут. Без нее в беседку не проходят, разговор о судьбе ее сына не начинают: просто стоят на лужайке и лекарь почтительно стоит чуть в стороне, отдельно.
– Португалия, госпожа, – спокойно ответил бен Закуто. В речи его не было даже намека на акцент.
– Не знаю такой.
– Ее и нет сейчас, госпожа. Кастильцы съели ее вскоре после моего рождения, но так и не переварили до конца. Однако это дела воинов и правителей, а врач есть врач.
Ох, как бы взвилась сейчас Халиме-султан: «Ты, столько лет совершенствовавший свою врачебную науку на землях правоверных, теперь возвращаешься к гяурам, врагам Оттоманской Порты, чтобы врачевать их раны, полученные в боях с Портой?!» Впрочем, при Халиме лекарь такого не сказал бы. Кёсем же заинтересовало другое:
– Но там ведь… И как же ты собираешься жить под властью испанской короны, врач-иноверец?
– Я рожден в христианстве, госпожа. – Бен Закуто пожал плечами. – Крещение принял еще мой дед, когда выяснилось, что без этого никак. Всевышний вряд ли осудит: ему ведомо, что в нашей семье уже много поколений нет иной веры, крови и племени, кроме медицины.
«Без этого никак». Кёсем и Башар переглянулись. Что ж, такое не надо объяснять бывшим питомицам Дар-ас-саадет. Всем им довелось в свое время переменить веру.
– Смотри, целитель… Здесь ты можешь такое сказать, там не скажешь. А из костра, – Кёсем вздохнула, – очень трудно лечить.
– Это так, госпожа. Но здесь после меня в любом случае остаются ученики. А вот оттуда я уехал, едва сам перестав быть учеником, и врачебная школа, столпом которой в свое время был мой отец, она, мне писали, захирела. Нуждается в обновленном столпе.
– «Проклинающие тебя, Израиль, будут прокляты…»