съежившиеся, похожие, если бы кому-то вздумалось провести домашнюю трепанацию, на две ягоды сушеного чернослива, моментально налились соками, взбухли, словно весенние сморчки, и, проснувшись от вынужденного анабиоза, принялись обрабатывать все то, что можно было расценить как информацию.
Сначала Клочкед понял, что он страдает. Осознание такого факта настроения не повысило. Вторым выводом оказалась причина страдания – ломы. Винтовые ломы, конечно, не чета синюшной белочке, но тоже штука достаточно некайфовая. Третьим вылез вывод: надо бы втрескаться.
Но вся беда состояла в том, что нечем было втрескаться. За неделю, без малого, зашира, протрескано оказалось все. Вторяки бились такое несчетное количество раз, что теперь походили на замешанный на бензине клейстер. Клочкед посмотрел бутыль с ними на просвет. Желеобразная масса и не думала расслаиваться. Лишь сверху образовалась микроскопическая бензиновая лужица, но она погоды не делала, а, наоборот, портила.
– Бля-я-я… – Огласил Клочкед порожнее помещение воплем безысходности.
Бабла не было, компота осталось хуй да ни хуя, и даже если кого-то вызванивать, предлагаться винтоваром, то один хрен, с такой бегемотьей ногой и думать нечего выйти из дома, не говоря уж о поездке за салом.
– Хули воешь?
Клочкед едва не подпрыгнул на месте. Сзади, закутавшись в дырки от одеяла, стоял серый Семарь-Здрахарь.
– Тошно. – Вздохнул Клочкед.
– Всем тошно. – парировал Семарь-Здрахарь. – И что? Я тебя спрашиваю что? Почему воешь?
– Догнаться бы… – Взгляд Клочкеда остановился на пакете, полном пользованных баянов. – Хоть контроль из них выбирай и трескайся…
Семарь-Здрахарь испытующе смотрит на Клочкеда. Клочкед, прищурившись, разглядывает Семаря-Здрахаря.
– Чтоб я больше такой хуйни не слышал! – Цедит сквозь зубы Семарь-Здрахарь. – Я подоле тебя торчу и то до такой поебени не опускался. Нет, бля, придумал, тоже! Чужим контролем ставиться!.. Оголтелая рожа!..
Семарь-Здрахарь картинно всплескивает руками, одеяло спадает, и теперь Семарь-Здрахарь обретает вид, лишенный всякой таинственности. Впалые ребра, живот, мышцы… Лишь серо-фиолетовые хуй и муди выпрастываются из лобковой растительности, гармонируя по цветовой гамме с двумя синяками справа и слева – следами неудачных попыток ужалиться в паховые вены.
– А что делать? – Взор Клочкеда перемещается с хуя Семаря-Здразаря на машину с добрыми тремя точками контроля.
– Думать! – Семарь-Здрахарь поднимает вверх указательный палец и становится похож на Аристотеля, поучающего тупого перипатетика.
– А хули думать. – Вздох Клочкеда поднимает с пола несколько инструкций пользователя солутана и кружит их в миниатюрном смерчике. – Нету настолько ни хуя…
– А вторяки с прошлых сейшенов? – Рассуждает вслух Семарь-Здрахарь.
– Отбили.
– А библиотеки?
– Отмочили.
– А петухи?
– Запарили.
– А смывки?
– Забодяжили.
– А