Юрий Никишов

Любовные истории, придуманные Пушкиным


Скачать книгу

жизни. Переводя опорные идеи балладного творчества 1814 года в личный план, Пушкин подвергает их сомнению. Напомню удобное эпикурейское напутствие Сатира в «Блаженстве»: утешиться вином, если уходит любовь, найти другую подругу, если изменила прежняя. Поэтическим воображением поэт пробует проверить оба напутствия применительно к собственному миропониманию.

      Первая проба – «Измены». Рисунок стихотворения сложен. Поэт вспоминает былое:

      В юности страстной

      Был я прекрасной

      В сеть увлечен.

      Однако страсть осознается как «мученья», поэт решает, что «полно страдать», и добровольно пытается забыть гордую Елену.

      Сердце, ты в воле!

      Всё позабудь;

      В новой сей доле

      Счастливо будь.

      Чтобы успешнее достичь цели, поэт пробует изжить память о возлюбленной новыми увлечениями:

      Прошлой весною

      Юную Хлою

      Вздумал любить.

      ‹…›

      Лилу, Темиру,

      Всех обожал,

      Сердце и лиру

      Всем посвящал.

      Результат оказывается неожиданным:

      Тщетны измены!

      Образ Елены

      В сердце пылал.

      Концовка стихотворения элегична.

      Тщетно взывает

      Бедный певец!

      Нет! не встречает

      Мукам конец…

      Опыт юного пастуха, охотно и к своему удовольствию внимавшего советам Сатира («Блаженство»), оказывается неприемлемым, когда проигрывается в сознании поэта. Не приходит и мысли следовать ригористическому решению Осгара, в сходной ситуации искавшему почетной смерти (хотя Пушкин воображаемо и примерял на себя военный мундир, в целом его мировосприятие сугубо штатское). Певцу в «Изменах» суждено уныние до могилы; отчасти оно воспринимается возмездием за ошибку юности – отступничество от Елены, за измену, получается, самому себе.

      В «Изменах» оспаривается напутствие Сатира утолять любовную печаль заменой подруги; в «Слезе» как бы поверяется его же совет находить утешение в вине. В стихотворении и описывается беседа с гусаром «за чашей круговою»; результат, в логике эпикурейства, оказывается неожидан.

      Слеза повисла на реснице

      И канула в бокал.

      «Дитя! ты плачешь о девице,

      Стыдись!» – он закричал.

      «Оставь, гусар… ах! сердцу больно.

      Ты, знать, не горевал.

      Увы! одной слезы довольно,

      Чтоб отравить бокал!..»

      Ценностям жизни не находится равновеликой замены. Каждая неповторима в своем роде. Вновь жизнь спорит с эпикурейскими упрощениями. (Замечу в скобках, что в «Слезе» встречается весьма редкий случай, когда опыт молодого человека – в глазах гусара он «дитя» – оказывается предпочтительнее, богаче опыта зрелого человека).

      Балладное начало в стихах 1814 года (в рамках любовной темы) решительно уступает место лирическому началу в стихах 1815 года; единственным исключением является