подобрал с грязного пола какой-то пакет и, стараясь не смотреть, сунул в него голову. После повернулся и, внимательно всматриваясь в лицо покойного коллеги, едко спросил:
– Скажи пожалуйста, а как ты такой небесный сюда припожаловал? Чего же раньше не заявился со своей лампочкой и этих бесов не изгнал? И баба живая осталась бы. Странновато получается…
Призрак не смутился.
– Как только душа женщины в очереди в чистилище появилась, бледная, серая – так сразу ей занялись. Только напугана она сильно, и двух слов связать не может. Несколько часов бились, пока хоть какое-то представление о случившемся составили. Потом ещё час адрес вытряхивали. Потом, – было видно, что ему неприятно это говорить, – дом искал. Города я не знаю, денег у меня нет – такси не возьмёшь… Как смог, так и добрался. Будто у вас по-другому! «Убьют – тогда и приходите!» – гнусавым голосом процедил он.
Всё так… Крыть было нечем.
Вышли на улицу под непрекращающийся, моросящий дождь. Из-за забора торчал любопытный носик Антонины Руслановны.
– Уже все следственные действия, чтоль, выполнили? – ехидно спросила она. Предыдущие эмоции уже переработаны, потому старушке хотелось новых.
Вместо Иванова ответил призрак.
– Конечно, не вечно же нам тут писать. Сейчас голову отвезём, и всё, пойдём отдыхать.
– Какую голову? – не поняла женщина.
– Вот эту, – Антон неожиданно превратился в невысокую худую женщину, которая на пластиковом, старом подносе держала свою голову. Точно такую, как лежала в пакете.
Старуха истошно завизжала, выпучив глаза. Голова на подносе, между тем, раскрыла глаза и громко прошепелявила:
– Съем! Съем! Съем!
После такого зрелища, пробравшего даже Сергея, Антонина Руслановна опрометью бросилась к себе в дом, нервно крестясь. Антон снова стал Антоном.
– Не люблю таких бабок. Явная склочница и вечная жалобщица. Наверняка по профкомам с кляузами бегает. Урок ей будет.
– Это как ты так? – не отойдя ещё от зрелища, спросил полицейский.
– Превращение? Да проще простого. Я же здесь, на Земле, призрак. Вот и меняю форму как хочу. Это с материалкой плохо – как воплотился, так таймер два часа и отсчитывает. А там сколько я в осязаемости пробыл – никому не интересно – норматив! Чтоб его…
Вышли со двора, повернули вправо.
– Там, – уверенно сказал покойный милиционер, ткнув пальцем вперёд. Километра два, не больше. Пакость эту из башки вышвырнем, и поедешь себе куда нужно. По-другому никак, сам видел.
Антон шёл быстро, постоянно срываясь на бег. Нервно оборачивался, хмурился, постоянно подгонял Сергея.
– Давай! Давай! У меня время скоро закончится! А вдруг не успеем?
Минут через пять он неожиданно рухнул прямо на ноябрьский мокрый асфальт, зажав ладонями уши и извиваясь.
– Ты чего? – всполошился полицейский.
– Рот… Заткни ей рот… – прошипел извивающийся в приступе неконтролируемой боли призрак. – Быстро…
Иванов открыл