язвительно усмехаясь:
– Да-да, сядете и напишите. Товарищи! – закричала она. – Не пропустите, сегодня в нашем книжном магазине – «Фантастические миры братьев Стругацких». Болтуны, только хаять умеете… Это – не так, то – не эдак. У этого – сюжета нет, тот – языком не владеет. А сами-то? Хвосты распушили, а на большее не способны. В жизни ничего не напишете, будете вечно ходить и ныть, какие у нас писатели бездари.
Аркадий подмигнул Борису и с веселой улыбкой повернулся к жене.
– Пари?
– Пари? На что? Не смеши меня, Арк.
– Ну хотя бы… ммм… на бутылку шампанского. Если мы с Бобом напишем роман… Ну пусть не роман, хотя бы даже повесть, и её издадут, ты ставишь нам бутылку шампанского. Если нет – мы тебе.
– Каждый. По бутылке.
– Идет! А ну, разбей, брат.
Весело смеясь, Елена побежала вперед, Аркадий и Борис медленно пошли за ней следом.
Дойдя до конца моста, старший из братьев внезапно остановился у постамента и наклонился. На граните был виден скол от артиллерийского снаряда, оставленный во время войны. Аркадий присел на корточки и погладил раненый камень ладонью.
– Знаешь, когда я убежал из детского дома после эвакуации и попал в Ташлу, то отправил вам в Ленинград десятки писем. А мне никто не отвечал. Веришь-нет, тогда чуть в петлю не лез. Отца не уберег, вас, считай, бросил в блокадном городе. Мне казалось, не сделал всего, что мог, что виноват во всем произошедшем. Думал, если не ответите через месяц, то уйду на фронт, попрошусь на передовую, и – к черту всё! А потом написала мама…
– В чем ты-то виноват, Арк? В том, что фашисты на нас напали? Что город попал в окружение? Что склады продовольственные разбомбили и голод начался? Что отцу всего два места дали, а я с трудом тогда за водой ходить мог? В чем?
– Не знаю, – сказал Аркадий, вздыхая, – не знаю. Только я теперь в семье старший, – он выпрямился и расправил брюки руками, – и как старший, приказываю немедленно догнать Ленку. А ну, бегом марш!
Они кинулись по Невскому и не обратили внимания на мужчину гигантского роста с добродушным детским лицом, прогуливавшего лобастую седоватую собаку, которые – оба – пристально наблюдали за происходящим.
Крым, 1938 год
Осеннее море всегда успокаивало. То, что творилось последнее время, окончательно вывело из равновесия, поэтому уехать сюда было верным решением.
Суламифь прогуливалась по набережной, слушая, как барашки волн шелестят, шуршат, дерутся.
Недавно она прочла роман «Унесенные ветром», ставший бестселлером в США и привезенный по каналам разведки в Советский Союз. Книга захватила, вскружила голову. Во многом узнавала себя. «I’ll think about it tomorrow». Сегодня и вправду не хотелось думать.
Пляжный сезон отгремел, закончилось бабье лето. На пирсе было немноголюдно, но редкие мужчины, дефилировавшие как в одиночку, так и с барышнями, плотоядно