и после уже не расставались. Заходя в общественный транспорт, у раскрывшихся дверей он оттеснял стремящихся попасть внутрь, предоставляя возможность вначале войти его девушке. В салоне, как правило, переполненном пассажирами, умудрялся встать так, чтобы её никто не задел, а весь прессинг приходился только на него. В конце маршрута проторял беспрепятственность к выходу и, будучи снаружи, учтиво подавал руку, а она, с приветной признательностью вверяя ему ладонь, спускалась навстречу. И двое, не замечая окружающей суеты, шли дальше…
Он и она… Совершенно разные – разная среда обитания, разное воспитание, разная духовная зрелость. Лане были присущи удивительная простота и не менее удивительная возвышенность, внутренняя стойкость и способность держать удар, соседствующие с ранимостью и в чём-то незащищённостью. И именно к этой девушке, благопристойной барышне девятнадцатого века, загадочным стечением обстоятельств объявившейся в середине века двадцатого из неизвестного ему мира, юношу влекло неодолимой силой.
Он с пиететом самозабвенно служил ей, инстинктивно предугадывая, как поступать, опекая, оберегая и делая всё для того, чтобы Лана ощущала себя счастливой. Когда позволяла занятость, находился с ней и смотрел, смотрел, лелея взором, а порой – просто надолго задерживал чувственно-пламенный взгляд в её по-колдовски притягивающих серо-синих омутах глаз.
Обаятельный юноша изрядно отличался от представлявших близкое окружение Ланы молодых людей, умных, талантливых, созидательных. Это был ошеломляюще жизнерадостный и позитивный человек, в котором неистребимо жил бесхитростный ребёнок, доверчивый и откровенный, с солнечной, обезоруживающей улыбкой. Он был симпатичен и внешне, но пока не вызревшей мужской красотой. Брюнет со светлыми глазами под густыми дугами чёрных бровей и розовым румянцем на щеках. Почти всегда на его лице бывало столько детского удовольствия, освещённого особенным магнетизмом, что он часто оказывался в центре внимания.
С ним было и хорошо, и необъяснимо тревожно. Он почему-то избегал разговоров о семье и домочадцах. Даже на простые ненавязчивые вопросы, касающиеся только его, она получала скупые ответы или бессвязное бормотание чего-то невнятного. Его скрытность для Ланы выглядела с одной стороны, по крайней мере, странно, а с другой стороны – полностью не совпадало с тем, что она примечала в юноше. Однако его заботливость о ней повергала в изумление, и молодой человек стал желанным.
Обычно, проводив Лану домой, он оставался у неё до позднего вечера. Уютно расположившись в комнате девушки, они готовились по учебной программе следующего дня, говорили и дурачились на всевозможные темы.
Лана, в основном, слушала, время от времени вставляя по ходу беседы несколько слов или суждений. Обладая блестящим чувством юмора, тонким и искромётным, иной раз вплетала и смысловой иронический подтекст, правда, эпизодически и только в самом