дух.
– Знаешь, – сказала она, – когда-то я ходила в ту же школу, что и ты сейчас. Кстати, совсем забыла – как она теперь называется?
– Школа Лурдской Богоматери.
– Ах да, верно!.. Не знаю только, при чем тут Лурдская Божья Матерь, но… Когда я там училась, она называлась Школой Святой Анны и состояла из одной-единственной комнаты, в которой помещались все ученики от четырехлеток до одиннадцатилетних. – Она мягко улыбнулась и снова двинулась вверх по лестнице. – Знаешь, сколько мне лет? – спросила Арлетта, снова останавливаясь на середине лестничного марша.
Элизабет кивнула.
– Знаю. Вам восемьдесят четыре.
Арлетта слегка нахмурилась.
– Кто тебе сказал?
– Джолион?.. – шепотом отозвалась Элизабет. Она не была уверена, что это – правильный ответ.
– Гм-м… – Арлетта наморщила нос и продолжила подниматься по ступенькам.
– А вам действительно восемьдесят четыре? – решилась спросить Элизабет, когда они медленно шли по коридору верхнего этажа.
– Да, – коротко ответила Арлетта, остановившись, но не обернувшись. – Да, мне уже восемьдесят четыре. Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы ты думала, будто я несколько моложе, ну да ладно…
С этими словами она толкнула дверь своей комнаты и придержала за ручку, пропуская Элизабет вперед.
– Входи же, дорогая, – произнесла она с ноткой нетерпения в голосе.
Через порог Элизабет шагнула со странным чувством. До этого момента она была уверена, что никогда, никогда не попадет в эту комнату, а если и попадет, то когда-нибудь в будущем, скажем, после того, как Арлетта умрет от старости. Но что-то вдруг произошло – и вот она стоит, трепеща, на пороге таинственного нового мира.
И этот новый мир ни капли ее не разочаровал.
Комната Арлетты оказалась самой красивой из всех, в которых ей приходилось бывать.
В затейливой медной жаровне багрово светились и потрескивали угли. Резной камин в готическом стиле был снабжен боковыми скамьями, обтянутыми темно-красным бархатом. На каминной полке – на бежевой салфетке, кружевная кайма которой свисала красивыми фестонами, – стояли многочисленные фотографии в серебряных рамках, на которых были запечатлены молодые мужчины и женщины, какие-то военные и младенцы, а также пожилые люди со старомодными, чопорными прическами. Пол был застелен чем-то ворсистым, мягко пружинившим под ногой, на окнах висели розовые шелковые занавески с блестящей атласной каймой, с кистями внизу и складчатыми ламбрекенами наверху. Стены были оклеены обоями с изображением крупных, словно присыпанных серебристой сахарной пудрой красных роз, обвивавших шпалеры из тонкой зеленой сетки. Колпак торшера в углу был похож на старомодный кринолин из тонкого золотистого атласа, обшитый лентами и стеклярусом. То здесь, то там стояли кофейные столики, освещенные лампами с абажурами из стекла цвета персика или сливы. А еще в комнате было полным-полно вещей, описать которые можно было только словами, которых Элизабет пока