и началами других, а также то, какой ряд истин отсюда можно извлечь, те убедятся, как важны эти начала в разыскании истины и до какой высокой степени мудрости, до какого совершенства жизни, до какого счастья могут довести нас эти начала. Смею верить, что не найдется никого, кто не пошел бы навстречу столь полезному для него занятию или, по крайней мере, кто не сочувствовал бы и не желал бы всеми силами помочь плодотворно трудящимся. Вот все мои пожелания: пусть наши потомки когда-либо увидят счастливое наступление такого времени.
Первая часть «Начал философии»
I. Так как мы рождаемся детьми и составляем разные суждения о чувственных вещах прежде, чем достигнем полного обладания нашим разумом, то многие предрассудки отвращают нас от истинного познания; освободиться от них мы, по-видимому, можем не иначе как постаравшись хотя бы раз в жизни усомниться во всем том, на счет чего обнаружим малейшее подозрение в недостоверности.
II. И то, в чем мы станем сомневаться, полезно счесть за ложное, чтобы тем яснее нам открылось, что именно всего достовернее и всего легче для познания.
III. Но здесь пока это сомнение распространяется на одно лишь созерцание истины. Ведь что касается житейской практики, то поскольку случай действовать проходит прежде, чем мы можем освободиться от наших сомнений, мы вынуждены принимать лишь вероятное; а иногда даже, хотя бы одно из двух не казалось нам вероятнее другого, мы бываем вынуждены выбирать которое-нибудь из них.
IV. Итак, когда мы приналяжем на изыскание истины, мы начинаем сомневаться прежде всего в том, существуют ли какие-либо чувственные или воображаемые вещи: во‐первых, мы замечаем, что чувства наши иногда заблуждаются, а благоразумию свойственно никогда излишне не доверять тому, что нас хоть раз обмануло; во‐вторых, каждый день нам во сне кажется, будто мы видим или воображаем бесчисленное количество вещей вовсе несуществующих; для того, кто подобным образом сомневается, нет никаких признаков, посредством которых он верно отличил бы сон от бодрствования, V. Станем сомневаться и во всем остальном, что прежде полагали за самое достоверное, даже в математических доказательствах, даже в тех началах, которые мы до тех пор считали за известные сами по себе; ведь мы видели, что некогда иные ошибались в этих вещах и допускали за достоверное и само по себе известное то, что нам кажется ложным; а тем более усомнимся потому, что слышали о существовании Бога, всемогущего и создавшего нас, а ведь мы не знаем, не захотел ли Он, быть может, создать нас такими, чтобы мы всегда ошибались даже в том, что нам кажется самым достоверным: ибо, по-видимому, это может не менее случиться, как и то, что мы иногда ошибаемся, – а мы заметили уже, что последнее случается. Если же мы вообразим, что обязаны существованием не всемогущему Богу, а либо самим себе, либо кому-нибудь другому, то чем менее могущественным признаем мы виновника нашего происхождения, тем более будет