той же мере христианские века с их пессимизмом были более сильными, нежели восемнадцатый век, столетиями, в какой одно трагическое десятилетие классической Греции сильнее обычного европейского столетия.
Девятнадцатый век против восемнадцатого века. В чём – наследует ему, в чём – идёт назад (меньше тонкости мысли, вкуса), в чём – превосходит его (мрачнее, реалистичнее, сильнее).
Какое значение имеет тот факт, что Campagna romana[50] возбуждает в нас определённые чувства? А также и горы? Шатобриан в письме от 1803 года к г. де Фонтану передаёт первое впечатление от Campagna romana.
Президент де Бросс говорит o Campagna romana: «il fallait que Romulus fût ivre, quand il songea à bâtir une ville dans un terrain aussi Laid»[51].
Делакруа также не любил Рима, он нагонял на него страх. Он был без ума от Венеции, как Шекспир, как Байрон, как Жорж Санд.
Нерасположение к Риму испытывал также Теофиль Готье и Рихард Вагнер.
Ламартин восхваляет Сорренто и Позилиппу.
Виктор Гюго восторгается Испанией, «parce que aucune autre nation n’a moins emprunté à l’antiguité, parce qu’elle n’a subi aucune influence classique»[52].
Две великие попытки преодолеть восемнадцатый век.
Наполеон, вновь пробудивший мужа, воина и великую борьбу за власть, замыслив Европу как политическое целое. Гёте, возмечтавший о единой европейской культуре, полностью наследующей всю уже достигнутую «гуманитарность».
Немецкая культура нашего века возбуждает к себе недоверие; к примеру, в музыке недостаёт полного, освобождающего и связующего гётевского элемента.
Перевес музыки у романтиков 1830 и 1840 годов. Делакруа. Энгр, страстный музыкант (культ Глюка, Гайдна, Бетховена, Моцарта), говорил своим ученикам в Риме: «si je pouvais vous rendre tous musiciens, vous y gagneriez comme peintres»[53]; равным образом и Горас Вернэ, с его особенной страстью к Дон Жуану (как о том свидетельствует в 1831 году Мендельсон); точно так же – Стендаль, который говорит о себе: «Combien de lieues ne ferais-je pas à pied, et à combien de jours de prison ne me soumetterais-je pas pour entendre Don Juan ou le Matrimonio segreto; et je ne sais pour quelle autre chose je ferais cet effort»[54]. В то время ему было 56 лет от роду.
И заимствование форм, например, Брамсом, как типичным «эпигоном», и образованный протестантизм Мендельсона имеют одинаковый характер (здесь поэтически воспроизводится некоторая былая «душа»…):
– моральные и поэтические подстановки у Вагнера – здесь один род искусства, служит по необходимости средством возмещения недостатков других;
– «историческое понимание», поэзия саги как источник вдохновения;
– то типичное превращение, наиболее ярким примером которого между французами может служить Г. Флобер, а между немцами Рихард Вагнер – как романтическая вера в любовь и будущее уступает место стремлению в «Ничто» – с 1830 по 1850 год.
Отчего немецкая музыка достигает кульминационного пункта ко времени немецкого романтизма? Отчего нет Гёте в немецкой музыке? И зато сколько Шиллера, вернее, сколько «Теклы» в Бетховене!
В Шумане – Эйхендорф, Уланд, Гейне, Гоффман и Тик. В Рихарде