дорогу канал с рыжими змеями фонарей по жуткой черной воде. Следил, как чертят ветками по серому небу подступившие черно-белые деревья, как тянутся вдоль железной дороги беспорядочные заводы, технопарки, склады, моллы, виадуки с транспортными потоками и многоэтажные жилые массивы огромного северного города. Снаружи небо над фонарями уже стало черным, поднялось и похолодело, и снег перестал идти… Наконец он посмотрел вперед: там далеко, куда ушло солнце, небо прояснилось и бледно зеленело холодом. Золотой горн протянул краткую, точную ноту сквозь сердце, и он почувствовал себя живым-живым, настоящим.
Он боялся надеяться. Так, успокоиться и не суетиться. Горны – потише. Спокойно. Но золото предчувствия не таяло и не отступало. Вызолотило изнутри все его мрачные ментальные пространства – не засветиться бы снаружи. Никто ничего не должен заметить. Он – просто школьник, возвращающийся домой в пригород.
Потом начались остановки у пригородных платформ, за грязными стеклами стемнело до черноты; он соскучился и захотел спать. Черные дрожащие окна отражали друг друга и зеленые стены в бугорках узоров. Ему ничего не грозит. Пока золото внутри, пока он слышит зов – люди его не замечают, это уж проверено тысячу раз… Можно подремать. Он и подремал, потом вдруг очнулся от скользящего скрежета дверей и проводил глазами вошедшего большого парнишку в заснеженной куртке. Почудилось сквозь дрему, будто тот едва заметно улыбнулся. Но в этом не было ничего опасного. Странно лишь, что этот парнишка его заметил…
2. П
латформа «Кребы».
– Ну, проснулся?
Он не испугался. Поднял голову, морщась от боли в задеревеневшей шее. Тот мальчик, большой, снял руку с его плеча, сел напротив.
В старом вагоне пусто. Глубокая ночь, и вагон, дребезжа, едет сквозь нее, оставляя по сторонам далекие огоньки. Чувство Пути никуда не делось. Светильники на потолке все такие же золотые. Зов тихонько ноет в сердце. Какой этот чужой мальчик – красивый? Нездешний. Глаза какие. Цвета орехов, с веселой золотой блесточкой внутри. Чем-то свежим пахнет…И он совсем безопасный. Добрый и даже будто знакомый. Свой? Он спросил:
– Ты кто?
– Гонец, – почему-то вздрогнув, он смешно приподнял брови. – А ты малыш совсем. Ведь проспал бы сейчас все на свете. Не зря я решил тебя встретить.
Старинное слово «гонец» очаровало волшебной истинностью, и захотелось мгновенно поверить во все, что он скажет; да и вообще – кто бы это мог решить его встречать? Сказка. Или – Путь.
– Я пойду с тобой, – он нечаянно зевнул. – Ты совпадаешь.
Он и сам до конца не понял, что хотел сказать. Но гонец – понял:
– Ведет Путь?
– Да, – он узнавал в этом невозможном разговоре что-то долгожданное.
Еще никогда не встречался никто, кто вот так сияюще произнес бы слово «Путь». В пустой тихоходной, дребезжащей от старости электричке становилось все больше золотого света и все меньше оставалось