адреналин и начали нашептывать: «Всё! Всё – и побольше!»
Борясь с инстинктами, я начал обход прилавков. Первым делом на глаза попалась ветчина – нежирная, как просил дед. Я кивнул улыбчивой продавщице и, проделав в уме несложный расчет, выпалил:
– Семьсот тридцать два грамма «Деликатесной» ветчины, пожалуйста…
Наверное, не стоило так буквально исполнять просьбу деда о «трех зухрах»…
Улыбка девушки стала напряженной, но она все-таки попыталась выполнить просьбу. Виртуозности ее можно было позавидовать – розовый пласт лег на весы, и она поинтересовалась:
– Семьсот тридцать. Добавить?
Чувствуя себя негодяем, я замотал головой:
– Нет, спасибо. Я… пошутил.
Вымученно улыбаясь, девушка завернула ветчину в пленку, я расплатился и двинулся дальше, зарекшись на будущее приводить точные числа. Это не переговоры по межзвездной торговле и не расчет джампа… это просто хороший продуктовый магазин.
…Через четверть часа я все закупил. И ликеры, и беттен хорошей телятины. С двумя пакетами в руках выскочил из гастронома, двинулся по тротуару и был остановлен негромким голосом:
– Внучек…
Бабулька стояла метрах в пяти от входа. Явно специально, чтобы охрана магазина не сразу заметила попрошайку. Классическая нищая – в чистой, но ветхой одежде, древняя-предревняя… Дед всегда говорил, что нищенствующие у роскошных магазинов не беднее школьного учителя или участкового врача… но при этом продолжал им подавать.
Остановился и я. Порылся в кармане.
Бабка смотрела то на меня, то на вход в магазин. Зрение у нее явно было еще то, несмотря на возраст.
Я протянул ей рублевую бумажку. Вылавливать в карманах медь, когда я только что накупил продуктов на сотню, было бы гнусно.
– Ты космонавт, внучек? – спросила бабка. Скорее утверждающе, чем вопросительно. Куртка моя была слишком уж характерная.
– Да.
– Скажи… – Бабулька снова оглянулась и, успокоенная отсутствием милиции, продолжила: – Ты был там…
Неужели верующая?
– Там, в чужих звездных системах… Ты ведь не просто пилот, верно?
– Я просто пилот, бабушка. Извозчик.
Что-то мешало мне, откупившись рублем, прервать старуху и уйти.
– Все равно… – Сморщенное старческое лицо сложилось в слабой улыбке. – Я ведь еще Гагарина помню… живого… я при коммунизме жила.
Дед мне говорил, что настоящего коммунизма в прошлом веке так и не построили, но не с попрошайкой же спор по этому делу затевать…
– Внучек… – Сухая ладонь цепко взялась за мое запястье. – Ты добрый. Ты хороший человек. Скажи старухе… ты не соврешь?
Лил мелкий дождик, хотелось быстрее нырнуть в теплое нутро «жигулей», но при виде этой старухи с непокрытой седой головой мне становилось слишком стыдно.
– Я не совру.
– Скажи, есть у нас впереди хоть что-то? Мне уже все равно… – Улыбка, снисходительная, как осенний дождь. – Но у меня есть правнук… и внук,