и вообще поощряла все виды культуры. Сама она, бедняжка, даже букв не знала.
– Ничего, ничего! – сказала мать, грохоча крышками. – Успеется.
Арриэтта вынула карандаш. Это был маленький белый карандашик с привязанной к нему шёлковой ленточкой, снятый с бальной программки, но в крошечных ручках казался не меньше скалки.
– Арриэтта! – снова позвала из кухни Хомили.
– Да?
– Подбрось-ка немного угля в огонь.
Крепко ухватив книгу обеими руками, Арриэтта с усилием сняла её с колен. Они держали топливо – угольную крошку и измельчённое свечное сало – в оловянной горчичнице и подбрасывали его в очаг ложечкой для горчицы. Арриэтта чуть-чуть наклонила ложечку, стряхнула несколько крупинок, чтобы не затушить огонь, и осталась возле очага, наслаждаясь теплом. Это был замечательный очаг: дедушка смастерил его из цевочного колеса, которое когда-то стояло в прессе для приготовления сидра. Спицы колеса расходились в разные стороны, в центре имелось гнёздышко для самого очага, а над ним был колпак из воронки, подвешенной раструбом вниз. Через эту воронку некогда наливали керосин в лампу, стоявшую в холле. Целая система труб, отходившая от горлышка воронки, уносила дым наверх, в кухонный дымоход. Разжигали очаг полешками-спичками, а уж потом подбрасывали угольную крошку, и когда он разгорался и железо раскалялось, Хомили ставила на спицы серебряный напёрсток с супом, чтобы потихоньку кипел, а Арриэтта калила орехи.
Какие это были славные, уютные зимние вечера! Арриэтта с огромной книгой на коленях – иногда она читала родителям вслух, – Под с сапожной колодкой в руках (он умел шить замечательные башмаки из лайковых перчаток… теперь, увы, только для своей семьи) и Хомили, наконец-то закончив дела, со своим вязаньем.
Вязать Хомили обожала и вязала всё: нижнее бельё, фуфайки, жакеты, чулки…
Вязать Хомили обожала и вязала всё: нижнее бельё, фуфайки, жакеты, чулки – на булавках с головками, а иногда на штопальных иглах. Возле её кресла всегда стоял огромный, высотой со стол, моток шёлка или простых ниток. Иногда, когда она слишком резко дёргала нитку, моток опрокидывался и выкатывался через открытые двери прямо в тёмный проход. Тогда Арриэтту посылали прикатить его обратно, аккуратно наматывая по пути. Пол в столовой был покрыт тёмно-красной промокательной бумагой, не только мягкой и красивой, но и хорошо впитывавшей всё, что на неё проливали. Время от времени Хомили её меняла, когда можно было раздобыть новую наверху, но с тех пор, как тётя Софи слегла в постель, миссис Драйвер редко вспоминала о промокательной бумаге, разве что когда в доме ожидали гостей. Хомили любила вещи, которые избавляли её от стирки, ведь не так-то просто сушить бельё, когда живёшь в подполье. Воды, правда, у них было предостаточно – и холодной, и горячей – благодаря батюшке Пода, который отвёл трубки от кухонного котла. Купались они в фарфоровой супнице. Кончив купаться, вылив воду и вытерев ванну, полагалось закрыть её крышкой, чтобы никому не вздумалось складывать