своему мужу поддержку преданных ей гвардейцев. Теперь же за ней стояли братья Орловы и их соратники. Самым могущественным и беспощадным из них был Алексей, брат Григория. Несмотря на шрам на лице, он очень походил на Григория, но отличался «грубой силой и бессердечностью», что сделало Орловых невероятно полезными в 1761 году [22].
Орлов и его друзья-гвардейцы обсуждали множество смелых, но вероятно довольно расплывчатых планов по возведению Екатерины на престол к концу 1761 года. Как именно развивались события, до конца непонятно, но примерно тогда же молодой Потёмкин впервые познакомился с Орловыми. Один источник утверждает, что Григория Орлова привлекла репутация Потёмкина как очень умного человека, но у них были и другие общие интересы – оба были известны как успешные ловеласы и азартные игроки. Они не были друзьями, но вращались в одних и тех же кругах [23].
Екатерине были нужны такие соратники. В последние месяцы жизни Елизаветы она не питала иллюзий относительно великого князя Петра, который открыто говорил о том, чтобы развестись с Екатериной, жениться на своей любовнице Воронцовой и порвать с союзниками ради спасения своего кумира Фридриха Прусского. Петр представлял опасность для Екатерины, ее сына, страны и самого себя. Она ясно видела, что ей приходится выбирать: «во-первых, делить участь Его Императорского Высочества, как она может сложиться; во-вторых, подвергаться ежечасно тому, что ему угодно будет затеять за или против меня; в-третьих, избрать путь, независимый от всяких событий. Но, говоря яснее, дело шло о том, чтобы погибнуть с ним или через него или же спасать себя, детей и, может быть, государство от той гибели, опасность которой заставляли предвидеть все нравственные и физические качества этого государя».
Как раз в это время Елизавета начала угасать, и Екатерине нужно было быть готовой к тому, что спасти себя «от гибели» и, возможно, возглавить переворот, – великая княгиня поняла, что беременна от Григория Орлова. Она тщательно скрывала свое положение, но на время вышла из политической гонки.
В четыре часа дня 25 декабря 1761 года пятидесятилетняя императрица Елизавета ощутила такую слабость, что не могла даже харкать кровью. Она просто лежала, корчась, на своей постели в недостроенном барочном Зимнем дворце в Санкт-Петербурге, дыхание ее стало медленным и хриплым, конечности отекли и распухли. Вокруг нее столпились придворные, полные надежд и страхов и не знавшие, что им принесет смерть императрицы. Смерть правителя в то время носила еще более публичный характер, чем рождение наследника: это было официальное событие со своим этикетом, потому что передача престола наследнику была передачей священной власти. Запах пота, рвоты, фекалий и мочи наверняка перебивал сладкий аромат свечей, духов дам и перегара мужчин. Духовник Елизаветы молился, но она уже не могла повторять за ним [24].
Трон переходил к тщедушному, рябому, тридцатичетырехлетнему великому князю Петру, совершенно ничего не знавшему о русской культуре и народе, и вряд ли хоть кто-то этому