ожидании чуда. Джур, едва сойдя с корабля союзников, миновал штаб, явился к капитану Проци и крайне ультимативно заявил, что летит с ним. На этот раз он не опасался грязного приемчика с защемлением артерий.
Наконец команда Эммерхейса колоссальным усилием двигателей вывела корабль на орбиту Золлара. Вурис Проци схватил комм:
– Звездолет ZAR-34 вызывает борт ZFR-03! Есть кто живой?
– Флагман ZFR-03 на связи, готовы к эвакуации. – ровный голос Эйдена был замогильнее обычного. – Только не вздумайте стыковаться, мы тут на одной матершине зависли.
– Мы пришлем две шлюпки, адмирал.
– Одну.
Вурис быстро замахал помощникам, отдавая приказ выпускать капсулу
– Эйд… Сколько?.. – комм у капитана выхватил нетерпеливый Джур.
– Четверо.
– Эйд. Вы молодцы.
– Угу. Потери со стороны Гамаруса?
– Все в порядке, все живы. Забрали нас, как по часам.
– Ясно. Конец связи.
Через полчаса экипаж флагмана взошел на борт звездолета капитана Проци. Четверо едва живых людей отправились в медблок, а слегка потрепанный андроид – в душ. Перед этим ему пришлось отбиваться от друга, который вот уже несколько минут являл собой высокопрочный сплав восторга и сентиментальности.
– Это же невероятно, Эйд, что вы вернулись впятером!
– Просто счастливчики.
– Спасли Гамарусцев, вернули флагман, выбрались из преисподней! Эйден, да прояви же хоть каплю… чего угодно!
– Джур… Джур! Перестань меня трогать и, о боже, держи свой рот подальше от моего лица. Я же весь в радиоактивной пыли, в ракетном топливе и еще не пойми, в чем.
– Бесчувственная ты митохондрия, Эмми… – беззлобно пропустил его в каюту друг.
Минуту андроид просто стоял один, не смея пошевелиться, и впитывал спасительную тишину.
Приняв обычный ионный душ, Эйден переключил его в режим тропического дождя. Он подставил лицо и плечи под зеленоватые от подсветки, тяжелые капли и ощутил, как слабеют тиски самоконтроля, в которые он зажимал себя больше двухсот лет. Почему так долго? Наверное, потому что мог. Потому что ему это давалось куда легче, чем живым. Зачем? Но ведь это так эффективно: железная логика, холодный расчет, пугающая целеустремленность. Этого от него ждал Гервин. Вечно осторожный, вечно подозрительный к малейшим проявлениям «чего угодно», как выразился Джур. Профессор был для Эйдена непререкаемым авторитетом и даже отцом, а Эйден для него – темной лошадкой, бомбой замедленного действия. Все эти годы ученый просыпался среди ночи с мыслями, что же будет, если вдруг его андроид научится чувствовать, откроет ящик Пандоры, полный эмоций? Для Гервина ответ был очевиден: катастрофа.
Герцог не впервые назвал друга бесчувственным, и Эйдена это ничуть не задевало. Более того, его удовлетворяла такая характеристика. Андроиды не знали счастья и любви, но и не страдали от горя, тоски, разочарования. Так, по крайней мере, говорилось в учебниках. Не в силах выйти из-под дождя, адмирал провел рукой по волосам, с которых бежала хрустальная