о лишнего, – и он ниже ростом, чем можно было бы подумать. Он опрятен и подтянут. Ему, наверное, не составило бы труда носить форму. Сейчас на нём костюм – тёмный, в тонкую полоску, с двубортным пиджаком. Даже если он не сшит на заказ, а куплен в магазине, на вид этого не скажешь.
– Душа моя, – говорит Леонард, – я родился в костюме [1].
1
Рождённый в костюме
Когда я с тобой я хочу быть героем каким я хотел быть когда мне было семь лет от роду идеальным человеком который убивает
У занимающей почти целый квартал синагоги водитель сворачивает с главной улицы и, миновав церковь Апостола Матфия на противоположном углу, начинает подниматься на холм. На заднем сиденье машины женщина – двадцати семи лет, привлекательная, с крупными чертами лица, элегантно одетая – и её новорождённый сын. Они едут по красивым, ухоженным улицам, украшенным продуманно и аккуратно посаженными деревьями. Большие каменные и кирпичные дома, кажется, вот-вот обрушатся под весом собственной солидности, но нет: они взмывают вверх по крутому склону, словно парят над землёй. Поднявшись до середины холма, водитель поворачивает в переулок и останавливается перед последним домом: Бельмонт-авеню, 599. Дом большой, массивный, строгий, в английском стиле; суровость его тёмного кирпича спереди смягчает белая ограда веранды, а сзади – парк Мюррей-Хилл, четырнадцать акров лужаек, деревьев и цветов, из которого открывается обширный вид: с одной стороны на реку Святого Лаврентия, с другой – на центр Монреаля. Водитель выходит из машины, открывает заднюю дверь, и Леонарда по белым ступенькам вносят в родной дом.
Леонард Норман Коэн родился 21 сентября 1934 года в Госпитале королевы Виктории, огромном сером каменном здании в Уэстмаунте – богатом районе Монреаля. Согласно больничным записям это произошло в 6:45 утра, в пятницу. С точки зрения истории – аккурат между Великой депрессией и Второй мировой войной. Можно подсчитать, что Леонарда зачали между Ханукой и Рождеством – холодной, субарктической зимой, на которые никогда не скупился его родной город. Детство его прошло в доме костюмов.
Нейтан Коэн, отец Леонарда, был состоятельным канадским евреем и владел компанией «Фридмен», производившей и продававшей дорогую одежду. Фирма особенно славилась парадными костюмами, и сам Нейтан любил одеваться по всей форме, даже если обстоятельства этого не требовали. В костюмах, как и в архитектуре, он любил строгий английский стиль, носил гамаши, для красоты – бутоньерку. Позже, из-за болезни, обзавёлся тростью с серебряным набалдашником. Мать Леонарда, Маша Коэн, была на шестнадцать лет моложе мужа. Она была дочерью раввина из Российской империи и только недавно иммигрировала в Канаду. Вскоре после своего приезда в Монреаль в 1927 году она вышла замуж за Нейтана. Через два года родился их первый ребёнок – дочь Эстер.
На старых фотографиях с Машей Нейтан – коренастый мужчина с квадратным лицом и квадратными плечами. Маша стройнее и выше его на голову, она вся состоит из округлых, плавных линий. В выражении её лица есть что-то девичье и одновременно королевское, а Нейтан – застывший и замкнутый. Конечно, в то время глава семьи именно так и должен был выглядеть на фотографиях, но Нейтан в любом случае был более сдержанным человеком, более англичанином, чем его жена из России – сердечная и эмоциональная. Ребёнком Леонард – пухлый, коренастый, с квадратным лицом – был копией отца, но с возрастом он стал больше походить на Машу: вытянутое лицо, густые вьющиеся волосы, опущенные уголки тёмных, глубоких глаз. От отца он унаследовал рост, опрятность, хорошие манеры и любовь к костюмам. От матери – харизму, меланхолию и музыку. Занимаясь делами по дому, Маша всегда пела, чаще всего на русском и на идиш, а не по-английски; это были сентиментальные старые народные песни, которые она слышала в детстве. Она пела хорошим контральто, под аккомпанемент воображаемых скрипок, переходя от радости к печали и от печали к радости. Впоследствии Леонард назовёт мать «чеховской» женщиной [1]. «Она и смеялась, и плакала от души» [2], – рассказывал Леонард; эти чувства быстро сменяли друг друга. Маша Коэн не была подвержена ностальгии, она мало говорила о стране, из которой уехала. Но она хранила прошлое в песнях.
Население Уэстмаунта состояло из богатых англоканадцев-протестантов и евреев – канадцев во втором или третьем поколении. В городе, где жители разного происхождения не перемешивались друг с другом, иудеи и протестанты оказались близкими соседями просто потому, что не были ни французами, ни католиками. До «тихой революции», начавшейся в 60-е годы, и до того, как французский стал единственным официальным языком Квебека, на французском в Уэстмаунте говорила только прислуга. У Коэнов была горничная Мэри – католичка ирландского происхождения, а также няня, которую Леонард и его сестра так и называли – няней, и чернокожий садовник по имени Керри, который к тому же выполнял обязанности шофёра. (У Керри был брат, выполнявший такую же работу в доме Хорэса, младшего брата Нейтана.) Привилегированное положение семьи Коэна – не секрет. Леонард никогда не скрывал,