коротко бросил архиерей пришедшему священнику и принялся мерить шагами свои покои. Толстый ковер пружинил под тяжелой владычней поступью, и даже стены, казалось, застыли в подобострастном трепете. Только отец Емельян стоял спокойно и деловито излагал суть происшедшего события.
– Так-так, – протянул Кирилл, едва отец Емельян замолк. – И ты принял вызов?
– Да, владыко.
– Гм, а я до сего момента тебя умным считал, отец настоятель.
– И если мир называет это безумием, то буду, безумным о Христе Иисусе, – сказал протоиерей.
– Ты мне тут не умствуй, я и сам богослов! – рявкнул архиерей так, что стекла в книжном шкафу задрожали и что-то гулко ухнуло в здоровенной напольной вазе, созданной местной гончарной артелью к Тысячелетию Крещения Руси. – Ишь, праведник выискался! Храбрец-удалец! А ты понимаешь, чем нам это грозит?!
– Нам? – напряженно переспросил протоиерей.
– Именно! Не только твоему приходу, но и всей епархии! Может дойти до патриарха, чем попы в Щедром занимаются! А занимаются они, оказывается, тем, что сражаются на дуэлях с колдунами!
– Что же мне было, отказаться? – спросил отец Емельян. – Или, может, в ноги ему пасть, вопиять, чтоб пощадил чернокнижник меня, православного священника?! Чтоб не марал руки об мои священнические ризы?!
– Молчи! Молчи, непокорный! – Владыка аж топнул ногой, а потом без сил повалился на диван. – Открой вон шкапчик, дай мне валокордину. Сорок капель.
Отец Емельян взял пузырек и принялся считать. Руки у него дрожали, а в глазах, впервые за много лет беспечального пастырства, стояли слезы.
– Спасибо, – принял рюмку преосвященный. Выпил, поморщился и посмотрел на своего подчиненного уже не грозно, а скорбно: – Как нам быть-то, Емельян?
Протоиерей понял, что час официального владычнего гнева миновал и можно говорить откровенно и по душам.
– А чего мы боимся? – в свою очередь спросил он. – Неужели только огласки этого события? Так что нам людские пересуды! К тому же такое положение отчасти в нашу пользу свидетельствует: не мертва еще Церковь Христова, коль с Ее священниками стремятся дратьря. Не мертва и, видно, кое-кому жить здорово мешает…
– Рассудил, – хмыкнул архиерей. – Так-то оно хорошо говорить, только…
– Простите, владыко, но мне кажется, вы от меня что-то скрываете. Недоговариваете.
– Прав, – уронил Кирилл тяжелое слово. – Не хотел я тебя этим знанием расстраивать. Ты ведь, отче, дорог мне. Одни вы с Власием да дьяконом Арсюшкой остались у меня в епархии попы не трусливые да не продажные. И думал я не трогать тебя, не вводить в искушение тем грехом великим, что сам совершил да и многих других за собой увлек. Но, видно, придется. Золото огнем испытывается. Слушай, в чем общая беда наша.
Отец Емельян внимательно поглядел на владыку…
– Погоди, – шепнул тот. – Тихонько протопай-ка к двери, глянь: не маячит ли поблизости мой келейник. Призови его, скажи: владыка требует, руки отекли, помассировать надобно.
Емельян кивнул, шагнул к двери.