третьей…
– Прах четвертой…
– Прах? – недоуменно поморщился Степан. Однако недоумение он выражал несвойственным для себя шепотом. – Вы что, сюда весь свой колумбарий притащили?!
Бестактному русскому никто не ответил. Он помялся и понял, что в ближайшее время тут никому не будет до него дела – все полностью захвачены церемонией.
– Эх, нету тут для меня комментатора, – вздохнул Степан.
А старший жрец заговорил распевно, простирая руки к золотым водам:
– Амаи намен тану-н-араи! Энге ту хан-у-ноон!
Степан наморщил лоб:
– «Приди, несущая знак чистоты? Осени нас заветом милости?» Непонятно. Что-то я, видно, не так перевожу…
Меж тем вокруг разворачивалось воистину грандиозное действо. Под неумолчный рокот барабанов девушки затеяли сложносоставной танец и совершали его с серьезным, почти медиумическим видом. Тонтон Макут вычертил в воздухе ярко светящиеся знаки своего колдовства, и Степан внезапно почувствовал, что земля у него под ногами гудит, как огромный трансформатор. А жрецы, видимо не удовольствовавшись ролью сторонних наблюдателей, ступили прямо на золотые воды Сонги и медленно вышли на середину реки, обратив свои лица к солнцу и неумолчно продолжая призывать ту, что несет на себе знак чистоты.
– Не знал, что среди вибути практикуется еще и водохождение, – возбужденно пробормотал Степан. – Мобильников нет, телевидения нет, а по водам ходят, как по парку! Что за люди!
Впрочем, «люди» – это спорное утверждение. Едва жрецы оказались на середине реки, как из их согбенных спин самым откровенным образом выметнулись белоснежные, с перламутровым переливом крылья и захлопали, точно паруса от попутного ветра.
– К-крылатые качели! – ругнулся изумленный Степан. – И с этими мутантами я пил жабью настойку все эти долгие африканские годы!
Видимо, то, что у жрецов вибути столь внезапно выросли крылья, удивило даже солнце. Ибо солнце вдруг превратилось в выпуклый золоченый глаз с белой точкой зрачка. И точка эта с каждым мгновением становилась больше, превращаясь постепенно в размытую горизонтальную полосу. А потом Степан понял, что никакая это не полоса, а громадная птица, чьи перья белее снега, белее света, белее всего, что может выдумать спектральный анализ…
Чья-то мягкая ладонь, пахнущая корицей и кофе, плотно закрыла Степану глаза.
– Ты ослепнешь, светлокожий господин, ибо тебе не дано второго зрения для созерцания божественной чистоты, – проговорил обладатель ладони, и Степан поначалу не узнал по голосу, кто это был.
– Я хочу видеть, – засопротивлялся Степан. – Имею право! У меня полномочия царя, да воссияет он и да потопчет! Я, может, единственный русский, кому выпадет такая удача – поглядеть на эзотерические тайны государства Вибути! А ну пусти!
Но ладонь держала крепко, и Степан принужден был сдаться. Впрочем, сдаваясь, он произнес несколько родных ругательств и хоть этим отвел себе душу. Когда же наконец неизвестный доброжелатель снял ладонь с глаз