был человеком экспансивным) и произнес:
– Как же я забыл! Девочка была.
– Какая еще девочка? – насторожился Сорокин.
Он знал, что к Григорию Артюхову проявляют интерес многие женщины. Не то чтобы художник был особенно красив или остроумен. Но он был явно талантлив и имел широкие интересы – эти качества очень привлекали представительниц прекрасного пола. Возле художника постоянно крутилась какая-нибудь девочка из художественного училища, или с филфака, или еще откуда-то. Это, разумеется, вызывало недовольство у супруги Артюхова, Натальи Романовны, и время от времени она это недовольство высказывала. Тогда в семье Артюховых разражалась гроза – сверкали молнии, гремел гром, билась посуда, что, конечно же, не способствовало творчеству художника, и поэтому Борис Игоревич не любил, когда возле его кумира появлялась какая-нибудь новая поклонница.
– Что еще за девочка? – спросил он сердито. – Снова какая-нибудь бойкая особа из училища?
– И вовсе не из училища, – ответил Артюхов. – Это я только так сказал – «девочка». Вы же знаете – для меня все особы женского пола моложе сорока лет ходят в девчонках. А ей, кажется, еще и тридцати нет. Это корреспондент газеты «Княжевские вести» Настя Марьянова. Она в прошлом году о моей выставке писала. Даже в Москве обо мне смогла что-то опубликовать!
– Знаю я эту Настю, – кивнул Сорокин. – Она ничего… кое-что в живописи понимает. Плохо только, что она журналист…
– Почему же плохо? – удивился Артюхов.
– Да все потому же! Журналист – профессиональный разносчик слухов и новостей! Всем о вашей новой картине расскажет. Надо будет мне позвонить этой Насте и все объяснить. Чтобы умерила свою журналистскую прыть. Завтра же позвоню. А вы, Григорий Алексеевич, послушайте моего совета: закройте пока что вашу новую работу и никому больше ее не показывайте. Лучше всего ее вообще в ваш «запасник» убрать.
– Вы что же, хотите сказать, что я должен бросить почти законченную работу? – спросил Артюхов, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Что я должен струсить, испугаться этих мошенников – и отказаться от своего замысла? Никогда! Никогда Григорий Артюхов не праздновал труса!
– Нет, я вовсе не это имел в виду! – заверил Сорокин. – Я вам советую не праздновать труса, а всего лишь не дразнить гусей и не воевать с ветряными мельницами. А это разные вещи. Картину, конечно, нужно закончить. Но выставлять ее лучше в Москве. Она все равно произведет здесь фурор, но вы в это время будете находиться в столице, и наши бандиты до вас не дотянутся. Мне кажется, в таком предложении нет ничего для вас унизительного.
– Все равно, как-то это… слишком осторожно, – пожал плечами Артюхов. – Писать картину украдкой, хранить среди старых вещей…
– Я ведь только о вас забочусь! – воскликнул Сорокин. – Обещайте хотя бы, что не будете трубить об этой вашей работе на каждом углу! Проявите хотя бы минимальную осторожность!
– Ладно,