баре, а потому, что о своем мятеже, сиречь конфедерации, сговорились в городке Бар, – терпеливо объяснил капитан-поручик. – А люди они, те, кого я знал, вовсе не дурные, некоторые со мной в одном полку служили. Иные там и по сей день служат, хотя государыня по давности дела их простила и дозволила из Сибири вернуться домой. А два года назад они с нами опять воевали, мы их опять побили, и теперь у государыни новые губернии, белорусские.
– Они, стало быть, опять о конфедерации сговорились?
(Очень хорошо Андрюха запоминал новые слова.)
– В этот раз конфедерация была другая, государыня ее поддерживала[4].
– Стало быть, есть хорошие конфедераты, а есть плохие?
– Стало быть, так.
Княжнин почесал в затылке. Кажется, он совсем запутал мальчишку. Верно, потому, что и сам в этой сложной политике не до конца все понимал, хоть и следил за тем, что пишут газеты. Это не очень хорошо для офицера, которому предстоит служба при посольстве. Ничего, сей пробел можно будет быстро устранить по прибытии в Варшаву, поговорив там с более искушенными людьми.
– Давай-ка лучше продолжим польские слова учить, – сказал Княжнин, чтобы закончить не слишком внятную политическую дискуссию.
– А чы не зэхчял бы пан цощ зйешч? – осмелился предложить иной вариант Андрюха, заставив Княжнина снова рассмеяться. Положительно, он верно поступил, взяв денщика с собой.
И в самом деле, перекусить не мешало бы, Андрюха, как всегда, прав. Княжнин ехал к новому месту службы стремительно, будто выдвигался к театру военных действий, где нельзя опоздать к началу сражения. На остановки много времени не тратили, часто обедали на ходу, а уж если останавливались хотя бы ненадолго, Андрюхе этого хватало, чтобы вскипятить небольшой походный самовар (у него были приготовлены сухие щепки). Горячий чай пили уже по дороге, порой обливаясь на ухабах. Дмитрий Сергеевич разворачивал карту, назначал место ночлега, и никогда не допускал, чтобы намеченный на день путь не был проделан.
Так же, как и намеченный «от сих до сих» урок польского. Уроки эти Андрюха заучивал с удовольствием. Некоторые слова казались смешными, например «панчохи» – это, стало быть, чулки; некоторые совсем не отличались от русских, нужно было только исковеркать ударение, например «зИма», «Окно». Для иных слов, чтобы их запомнить, Андрюха придумывал объяснение по-русски: например, опасный – сиречь «небеспечный», стало быть, нельзя быть беспечным, когда опасно. Правда, были слова, вовсе на русские не похожие, их оставалось только заучить. Иначе попробуй догадайся, что если ты хочешь стакан чаю, то тебе нужно попросить «фелижанку хербаты». С каждым усвоенным уроком Андрюха относился к самому себе с все большим почтением, ведь человек, знающий иноземный язык, всегда казался ему чудо каким ученым. К тому же Дмитрий Сергеевич в первую очередь научил вежливым словам: «дженькую», «пшепрошу» (до чего же шепелявый язык!), а умение изъясняться этак галантно, да еще не по-русски, вообще свойственно только благородным господам.
Однако