Стеррон подняла голову и посмотрела в дальний конец зала.
– Не знаю, что и предположить, – наконец тихо проговорила она. – Мой муж был подвержен приступам депрессии на протяжении долгого времени, еще до начала войны. Отчасти они объяснялись ухудшением здоровья и материальными затруднениями. Думаю, что-то из этого могло стать причиной.
– И ничего конкретного? Никаких особых проблем из-за сложившейся ситуации?
– Нет. Но муж был скрытным, даже со мной. У него могли возникнуть неприятности, однако мне он о них не рассказывал.
Мистер Лавджой заерзал на сиденье и откашлялся.
– А теперь, миссис Стеррон, боюсь, я вынужден затронуть еще один весьма деликатный момент. Вот вы только что говорили, во время первого своего выступления, что на протяжении долгих лет занимали с мужем отдельные спальни. Было ли это вызвано… охлаждением отношений между вами? Отчуждением?
Гризельда взглянула в лицо коронеру:
– Никакого отчуждения между мной и мужем не существовало, мистер Лавджой.
– Но ведь вы не пускали его в свою спальню?
Краска залила лицо Гризельды, и оно снова ожило и стало прекрасным. А в голосе прозвучало возмущение:
– Я всегда была хорошей женой.
– То есть… в… техническом смысле?
– Во всех смыслах.
– Благодарю вас, миссис Стеррон. Уверен, все мы были рады это услышать, – растерянно произнес мистер Лавджой. – И нет никаких оснований полагать, что этот его поступок продиктован вашим поведением?
– О чем вы? Не понимаю!
– Ну, может, тут сыграла роль ревность?
– Ревность к кому?
До чего же утомительные существа эти женщины, подумал мистер Лавджой. Он так бережно, тактично проводил ее через все деликатные стадии – к сожалению, неизбежные для подобного рода расследования, – а она с настырностью, достойной лучшего применения, стремится услышать прямой вопрос.
– Он ревновал вас, мадам? Возможно, вы уделяли внимание какому-то другому мужчине? – раздраженно спросил мистер Лавджой.
– Какому другому мужчине? С чего это вы взяли?
Теперь это была уже не бледная, поникшая вдова, а рассерженная, возмущенная женщина. Неужели, подумал Даули, это такой тактический ход и она с самого начала прикидывалась тихой овечкой, чтобы затем эффектно изобразить оскорбленную невинность? Если так, то проделано это было мастерски.
Коронер забормотал нечленораздельно:
– Я… Впрочем, у меня… нет никаких причин предполагать, что такое возможно. Я просто спросил… чистой воды формальность – имело место или нет.
– Нет!
– Кормит его баснями, – прошептал Генри, лакей, в розовое ушко Этель.
– Благодарю вас, миссис Стеррон. У меня больше нет вопросов, не смею вас задерживать. Ну разве кто-нибудь из присяжных захочет спросить вас о чем-то.
У присяжных было такое желание, но успешная контратака Гризельды заставила их молчать.
– Хотел