сибе на носу и всигда помни, что твои гулюшки до хорошего тибе не доведуть, а семья у нас, казаков, – дело святое. Сбил трохи оскомину, и будя чудить.
Разговор с отцом у Петра Корнеевича получился нелицеприятный, но своевременный и нужный.
Ольга вместе со свекровью приближалась к повозке. Она приметила раздор между мужем и свекром и с тревогой на душе поделилась своим предположением со свекровью.
– Чтой-ся наш батюшка дюже размахивает руками, видать, не в духе и Петра, видать, благословляить за какиеся грехи, – высказала она свою небеспочвенную догадку.
Ефросинья Платоновна быстро заправила волосы, которые выбились из-под белой батистовой косынки, и ускорила шаг. У нее даже сердце екнуло, и лицо стало напряженно-озабоченным.
– Етому старому дуролому недолго до такого раздора додуматься! Небось, с Петей чтой-ся не поделили и сцепились, как пауки у банке.
Корней Кононович не утерпел и тут же, не дожидаясь прихода женщин, решил промочить пересохшее горло. Недолго думая он ловко выхватил из передка шарабана спрятанный там в соломе покрытый изнутри коричневой глазурью пузатый глиняный кувшин с домашним хлебным квасом и через край сделал несколько жадных глотков. Квас, резковатый на вкус, шибанул ему в нос, только тогда он оторвался от кувшина, отрыгнул спертый воздух, вытер мокрую бороду и грудь и, впадая в назидательный тон, примирительно произнес:
– Семью, Петро, всигда блюсти и беречь надобно, как зеницу око! И последний мой тибе отцовский совет. Ежели тебя Бог разумом не обидел, то держись-ка ты, сынок, от всякого позорного греха подальше, не позорь нашу пристойную фамилию.
Разговор отца и сына получился для обоих явно не из приятных. Гадко стало у Петра на душе после такого профилактического общения.
Сегодня Корней Кононович решил больше не усугублять отношения с сыном. Он снизошел до того, что не стал затевать мордобой и руки марать. Чуть погодя прикинул в уме и понял, что плетью обух топора-колуна все равно не перешибешь. Потом великодушно отложил свое строгое намерение до следующего более подходящего случая, если сын не одумается. При этом он решил, что если его сын Петро паче чаяния не соизволит извлечь из состоявшейся беседы должный урок, то к этому не поздно будет и спустя некоторое время возвратиться. Отцовский нюх подсказывал ему, что упустил он золотое времечко для воспитания своенравного и разболтанного сына, которому теперь хоть кол на голове теши, о чем приходилось только пожалеть. Корней Кононович в душе согласился с тем, что воспитывать распадлючившегося здоровенного балбеса нужно не сейчас, когда он уже не вмещается вдоль лавки, а тогда, когда он помещался поперек нее. Если раньше его выходки воспринимались родителями как безобидные, потешные забавы, то теперь это выглядело иначе. Поэтому и результат получился плачевный. Корней Кононович только теперь понял, что поздновато спохватился, и с ужасом вспомнил, что Петро и смолоду был не лучше, что дело постепенно шло к такому позорному финалу