самостоятельно, без участия государства.)
Однако в целом опыт продвижения «реальной» советской власти в кочевья был малорезультативным. Так, в 1927 г. в одном из районов Киргизии власти организовали передвижной джайляунный совет. Итоги этого начинания были «малоудовлетворительными». Большая часть времени работы сельсовета «уходила на погоню за населением, которое безостановочно двигалось с одного места на другое». По этой причине совет не мог вести работу в сфере культуры и образования – хотя одна из школ-передвижек работала, но за такой период «она ничего не дала». Медицинские учреждения при сельсовете также «работали почти впустую, ибо основной контингент больных страдал сифилисом, который не мог быть излечен за те немногие посещения, которые возможно было делать»436.
Власти отмечали непреходящую «чрезвычайную слабость работы среди кочевников». Так, в Туркмении за 10 лет, прошедших после революции, государственные институты так и не смогли «проникнуть вглубь Каракумов для создания среди скотоводов советов и внедрения нового быта». Окружные и районные исполкомы «ограничивались только работой в земледельческой полосе среди оседлого населения». В свое оправдание власти приводили тот факт, что регион Каракумов «удален от основных путей, труднодоступен для нашего воздействия»437.
Подытоживая сказанное, следует сделать вывод, что в 1920-х гг. ни у центральных, ни у местных властей не было четкого видения решения вопросов, связанных с наличием в СССР кочевой цивилизации. Они понимали, что «кочевые» регионы необходимо советизировать, но как точно это сделать – представление было расплывчатым.
По этой причине и потому, что центральная власть СССР не ставила задачу форсирования, в первое десятилетие советской власти политика в отношении «кочевых» народов проводилась в «спокойном» режиме. Меры властей в основном заключались в попытках советизации кочевников без перевода на оседлость. Полное и окончательное обоседление кочевников «имелось в виду» как далекая, «идеальная» цель.
Результаты процесса советизации кочевий были фрагментарными и противоречивыми. Кое-что удавалось (например, развитие образовательной и медицинской инфраструктуры в Бурятии и Калмыкии), однако многие цели оказались недостижимыми, особенно на малодоступных для «проникновения» пространствах Казахстана, Туркмении и Киргизии. Усилия по землеустройству в «кочевых» регионах, которые были нацелены на решение межэтнических проблем, не привели к ожидаемым результатам. Передел земли, который бы устроил всех, так и не был осуществлен.
В итоге значительная часть кочевой цивилизации по-прежнему оставалась вне «силового поля» советской власти. Окончательное «подчинение» кочевников государству было достигнуто только в процессе форсированного перевода их на оседлость и коллективизации в 1930-х гг.
Тревожные тенденции в политике властей
Хотя 1920-е гг. в целом характеризовались относительно спокойными взаимоотношениями