ты бы полегче, – попросил Рэм. – Батя твой заглянет, а у нас тут…
– Во-первых, не заглянет. Он об это время своей машинистке диктует. – Выразительным жестом Фимка показал, что именно имеет в виду, и оскалился. – А во-вторых… – Икнул, посерьезнел. – Я не Ефим, а Серафим. Старинное русское имя.
– Длинно.
– Ну зови «Серый». А Ефимом не зови. Евреем пахнет. Это сейчас нихт гут.
Рэм удивился:
– Почему?
– Потому. Видал, как батя закручинился, что у тебя мамаша – Мирра? А я знаю, в чем дело. Постановление было секретное, еще в позапрошлом году. Про евреев. Что нет им от партии доверия. Я сам через это пострадал, потому что…
– Как это нет доверия? – перебил Рэм. – Почему?!
– Потому что у евреев везде родина, а значит нигде не родина. Пока мы готовили мировую революцию, это было хорошо, что у нас евреев наверху много. Свои со своими всегда договорятся. А в сорок третьем политика поменялась. Говорят, товарищ Сталин в Ялте пообещал Рузвельту и Черчиллю, что мировой пролетарской революции не будет. Тогда и Коминтерн прикрыли. Мою школу переименовали из Парижской Коммуны в имени Луначарского…
– Не будет мировой революции?!
Рэм не поспевал за таким количеством сногсшибательных новостей.
– На хрен мировую революцию. Будем делать Россию великой. Чтоб размером, как при царе, и даже больше. Гимн у нас теперь какой? «Сплотила навеки Великая Русь», а не «Весь мир голодных и рабов». То-то, соображай.
Серафим хотел постучать собутыльнику пальцем по лбу, но не попал.
– И циркуляр был, в органы, для отделов кадров. Евреев, какие уже есть, придерживать, ходу не давать, а новых вообще не брать.
Так и не понятно было, верить ему или это пьяный треп.
– Погоди. А ты-то за что пострадал? Ты же не еврей.
– Я без вины виноватый, – горестно сказал Бляхин. – Трагедия всей моей жизни. По метрике я знаешь кто? Фамилия «Цигель», а отчество «Абрамович». Абрам Цигель моим родителем значится. Чекист такой был. Его враги убили.
– Разве ты Филиппу Панкратовичу не родной сын? Вы же похожи!
– В том-то и дело, что родной. Я раньше как думал? Что папаня этого Цигеля оброгатил. Иначе на кой ему со мной, чужим пацаненком, возиться? Но тут история мудреней. Долго рассказывать… – Печально подпер щеку рукой. – Короче, по жизни я стопроцентный русак, а по документам – еврей. У нас сам знаешь: жизнь – ничто, документ – всё… С позапрошлого года, как только секретная директива вышла, папаша за меня бьется, пороги обивает. Повинился, заявление написал: так, мол, и так, скрывал от партии, что Фимка мой родной сын, не приемный, и что мать у него хоть и непролетарского соцпроисхождения, но тоже русская женщина. Сейчас плохая национальность стала хуже, чем плохое соцпроисхождение, – пояснил Бляхин. – Но улита медленно едет. Папаня успел и получить выговорешник, и снять его, а моя анкета всё ползает по инстанциям. Даже когда новую метрику выправят, новый школьный аттестат и прочее, всё равно настоящей дороги мне не будет. Потому