за десять». Тревожная мысль: «Рванет или не рванет на «четыреста десятой» вдруг сменилась другой проблемой: целовать всенародно Снежную Королеву или нет. С одной стороны, вроде как ритуал, с другой – Азалия (она там наверняка) и так уже кое-что себе смекает. У этих татарок кошачья интуиция…
«Нет. Не стану целовать. У нас еще будет время».
Странная женщина: бывший муж сидит на мине с тикающим механизмом, другой ее поклонник, того и гляди, взлетит на воздух, а она веселится на весь город. Взрывоопасная женщина! Странно и то, что он – градоначальник и командир эскадры, загнанный в просвет между двумя взрывами, всерьез решает: целовать – не целовать.
Он поцеловал ее… Не удержался! Принял из Людмилиных рук огромный каравай с налепленными поверху кривоватыми лучами, передал кондитерское изделие адъютанту и трижды под радостный рев зрителей приложился к нарумяненной, но холодной щеке – воистину Снежная Королева. Краем глаза заметил, как Азалия поджала губы.
Сказав несколько приветственных слов, рванув шнур фальшфейера, Ожгибесов передал пылающий факел Юной Весне. Та подожгла стружки под чучелом Старухи Зимы, и оранжевое огнище взвилось выше столба с петушиной клеткой на вершине. Петух заорал, подзадоривая первого пытателя счастья – мичмана-крепыша, который, бросив на снег китель и поплевав на ладони, резво полез по шесту.
Ожгибесов вскочил в черную адмиральскую «Волгу».
– На шестой причал!
Глава третья. Зеркальце цыганки
А в Москве весна плавила последний снег по задворкам, уже вовсю парил на припеке влажный асфальт, и помощник флагманского механика 3-й бригады подводных лодок капитан 3-го ранга инженер Дубовский весьма пожалел, что прилетел в столицу в шинели, а не в легком флотском пальто. Тяжелую шинель с черным каракулевым воротником – северофлотский шик! – он решил оставить у земляка-белоруса в Техупре, у него же взять летнее пальто и лететь в Гродно налегке.
Отпуск!
Ему «простили» не отгулянный месяц за прошлый год. А в позапрошлое лето его отозвали из флотского санатория в Хосте, дав насладиться январским снежком на курортных пальмах всего две недели. Но теперь-то уж он возьмет свое – черта с два телеграммы из Северодара отыщут его на хуторе под Сморгонью в Гольшанской пуще. Там ждет его Веруня Доброскок, пылкая казачка, заброшенная судьбой и первым мужем в Принеманский край. Она у него тоже не первая жена, но, может быть, последняя и на всю жизнь. Хорошо бы узнать поточнее… Как раз именно это и предлагала ему сделать цыганка в аэропорту, специализировавшаяся на авиапассажирах.
– Всю правду скажу, алмазный мой! Я не цыганка, я сербиянка, я не гадаю, я вижу. Посеребри зеркальце, жемчужный!
Дубовский посеребрил кругленькое облезлое зеркальце в морщинистой коричневой ладошке – червонцем.
– А ждет тебя в жизни, янтарный…
– Нет, ты мне на текущий месяц прогноз выдай.
Цыганка глянула ему в глаза:
– Ой, бирюзовый, дальняя дорога тебе будет! Казенный дом – казенные хлопоты. Разлука тебя ждет, изумрудный, ой, большая разлука с червонной дамой