сидеть и выпивать, почти не двигаясь и не разговаривая, было самое оно. Мужики впервые бок о бок, словно одним общим сердцем, тосковали о женщине, которая одному из них приходилась дочерью, второму женой.
Далеко-далеко послышался собачий лай. И вслед за ним у одного из мужчин жалобно проурчал желудок. Накинув отцовскую куртку, в валенках на босу ногу вышла Амина с тазиком мокрого белья. Встала на табурет и демонстративно-обиженно прицепила прищепками к веревке плохо отжатые отцовские джинсы. Подставила под них таз и вновь скрылась в доме.
Вода, стекающая с мокрых штанов, звонко забарабанила. Совсем близко послышались жутчайшие кошачьи оры. Видимо, коты делили двор Ирека перед мартом. Наконец тишина из сруба ушла. И вслед за звуками заговорили и люди.
– Улым, – начал Шамиль, и возле его рта красиво заструился пар. – Без хозяйки-то трудно. Амина вон как белка в колесе. Детство у ней отнимаешь.
Ирек открыл было рот, чтоб ответить, но рыгнул желудок. Так, будто молодой медведь прорычал. Мужчина уже сделался нетрезв и потому не смутился и не извинился. Марш, который отбивала вода в тазу, замедлился. Шамиль вылил остатки водки в стаканы и швырнул бутылку в квадратную дыру, за которой чернела ночь. Бутылка вязко утопла в снегу.
– Благодари Бога, – коротко приказал старик и мгновенно осушил стакан. – Твои дети с тобой. Детей терять страшней, чем любимых женщин.
– Твоя-то женщина всех нас переживет! Только и знает, что шить да жить. И чушь всякую советовать. Сводница нашлась… – Ирек с трудом проговаривал слова. Недавняя жажда подраться или хотя бы быть избитым проснулась в нем, и он провоцировал тестя.
Однако ожидаемого удара не получил. Наоборот, Шамиль по-отечески положил руку зятю на плечо. И тихо рассказал о своей жизни: о художественном училище, о первой жене, об их сыне, с которым Ирек дружил. И о Суфии.
– Как дурак закрылся я от счастья своего. А оно пришло ко мне в момент горя и жило рядом, а я не понимал этого. Осознал только – страшно подумать, – когда обоих детей похоронил. Только тогда я понял, что за женщина была рядом со мной. Но годы не вернешь!.. Нам осталось-то… – Последнюю фразу старик произнес почти шепотом и вовсе затих. Но вдруг рявкнул не своим голосом: – А тебе надо жить!!!
Коты, вероятно, доделили территорию, потому что больше не орали. Со штанов докапала и замерзла в тазу вода, желудки мужиков молчали – в срубе снова стало тихо. Какое-то время тесть и зять сидели неподвижно и в деревянных дубленках смотрелись как два медведя. Иреку показалось, что вся эта история – жестокое, глубокое вранье. Оно придумано специально, чтобы пристроить к нему бабу. Он хотел сказать это вслух, но вдруг почувствовал, что тесть его плачет. Как он это понял? Старик ведь сидел тихо, неподвижно, и лицо его скрывала темень. Мгновенно весь хмель у Ирека вышел. Подбирая бодрящие слова, Ирек нерешительно положил руку на плечо тестя. В следующее мгновение Шамиль резко рванулся к зятю. Они порывисто обнялись и, стиснув зубы и крепко зажмурившись, выплакали всю выпитую водку. Ирек с ужасом понял, что он-то потерял лишь жену. А Суфия и Шамиль закопали