мне нужно найти Тимофея…
Если только он ждет меня на берегу реки…
Безумная гонка по городу, коварные светофоры, фантастический бросок из-под колес встречного грузовика практически в кювет… Как ведьма на метле, я промчалась по городу и его окраинам, вылетела на трассу и только чудом не разбилась на загородном шоссе. В некоторые моменты мне казалось, что в данной ситуации очнуться в палате реанимации будет наиболее предпочтительно. Открыть глаза через три дня, заплакать на груди Назара и перевалить на его плечи и первую седину все проблемы.
Охрана у въезда на территорию усадьбы увидела мой «ниссан» издалека. Я мчалась по узкой дороге через поле, а парни уже открывали ворота знакомой машине. Въехав в охраняемый периметр, я бросила автомобиль и, оставив дверцу открытой, понеслась к реке.
Бежала, перепрыгивая через клумбы, и молилась: «Только бы не обманул, только бы не обманул… Господь всемогущий, сделай так, чтобы этот кошмар закончился!»
Но кошмар заканчиваться не собирался. В беседке на берегу реки стояли Ирина Яковлевна, Раечка и начальник службы безопасности поместья Сережа Ольховский. Они стояли над огромным креслом-качалкой, в котором, свернувшись клубком на полосатом матрасе-сиденье, мирно спал Тимофей.
– Ты что вытворяешь?! – не дав мне произнести ни звука, обрушилась свекровь. – Ты почему оставила ребенка одного у воды?! – И с подвыванием продолжила: – Как ты могла-а-а-а?! Оставить Тиму… одного…. у реки. А если бы он проснулся и пошел с водичкой играть?!?!
Отпихнув в сторону вопящую свекровь и негодующую Раечку, я опустилась на колени возле кресла и тихо погладила щеку малыша. Тимофей чмокнул губами, поискал ими соску и, приоткрыв глаза, скуксился.
«Жив! – выдохнула я. – Только спал очень крепко».
– Уйди! – толкнула меня коленом свекровь. – Уйди прочь с моих глаз! Рая, возьми ребенка!
Приживалка-компаньонка в сию секунду подхватила Тимофея на руки и, когда тот заплакал, запела гули-гули.
– Верх беспечности! – продолжала тем временем свекровь. – Тебе ничего нельзя доверить! Ты… Ты – бездушное создание! И мы еще об этом поговорим.
Продолжая стоять на коленях на дощатом полу беседки, я подняла голову вверх и посмотрела на людей, стоящих вокруг.
Их лица покрывало осуждение, которого не описать словами. Такое осуждение сплачивает, как общая ненависть, и душит, сжимает кольцом не хуже удавки.
Мне стало тяжело дышать.
– Простите, – выдавила я.
– Подобному прощения – нет! – вынесла Ирина Яковлевна и, прихватив свиту, двинулась к дому.
Что, что я могла ответить женщине, готовой от малейшего толчка свалиться в запой?! От моих оправданий не будет ни толку ни проку. Только вред.
Я молча смотрела вслед удаляющейся процессии и не могла подняться с колен. К полу придавливали стотонная ответственность и необходимость переговоров с сумасшедшим, в ушах колоколом бухал метроном – время пошло, Софья, время пошло. Три дня, тебе велели продержаться три дня…
Кое-как собрав все конечности вместе, я вскарабкалась на