это так естественно в его возрасте…
Влада повернула голову и посмотрела на Элю отстраненным взглядом, как будто не воспринимала смысла ее слов.
– Знаешь, Эль, так странно получилось у меня со Стасом, – медленно проговорила она. – Я ведь никогда тебе не рассказывала. Я решила отбить его у тебя из озорства, но желание позабавиться, потешить свое самолюбие нежданно-негаданно обернулось страстной любовью… О, что это была за любовь! У меня никогда больше не было такой любви. И никто больше не любил меня так, как Стас.
Эльвире стало зябко на ветру, она подумала, что зря не захватила с собой жакета.
– Альберт был совсем другим, – продолжала Влада. – Он был старше, опытнее и любил меня не так безоглядно, без той щедрости чувств, на какую способен был Стас. Для Альберта я была престижем, дорогостоящей собственностью; он ценил во мне внешний лоск, а сам в каких-то вопросах отличался непробиваемой косностью, претендовал на мужской диктат, все это выводило меня из себя, иногда я выносила его с большим трудом. Наверное, мне не надо было выходить за него замуж.
И все же мужчины любили меня, каждый по-своему, я вертела ими, как хотела… а сегодня… сегодня… до чего я докатилась?! – В ее голосе зазвучало отчаяние. – Я вдруг увидела, кем стала. Содержу молодого любовника, бегаю за ним, как собачонка, мучаюсь от ревности и унижения… Боже мой!.. – Она сморщилась словно от боли и разрыдалась безудержно, как не плакала уже давно.
– Влад, успокойся, тебе нельзя так нервничать! – пыталась утешить ее Эля. – Антон тебя тоже любит, ты себя накручиваешь.
– Нет, – затрясла та головой, – я знаю, как любят в его возрасте, я помню, как любил меня Стас…
– Стас… – задумчиво повторила Эля. – Странно вдвойне, что я жила с тобой рядом и ни о чем не догадывалась.
– Неудивительно, – всхлипнула Влада. Она достала платок и вытерла слезы. – Ты была в постоянных разъездах: спортивные базы, соревнования; папа тогда тяжело заболел, поэтому мама обращала на меня мало внимания. Коля был единственным посвященным в наши отношения. – Она постепенно успокаивалась, всецело захваченная картинами далекой юности. – Ты помнишь, как мы жили в конце восьмидесятых? Наверное, это то, что называется «на грани нищеты». Папу уволили, потом у него случился инсульт, мамин проектный институт тоже прикрыли; она пыталась зарабатывать, вертелась, как могла. Нам вечно не хватало денег, и тогда мы со Стасом придумали устроиться уборщиками в ресторан. Работали по вечерам, мыли посуду, драили веревочными швабрами полы. Нам было хорошо вместе; когда ресторан пустел, мы прятались в подвале среди картонных ящиков с продуктами и занимались любовью. Мы везде занимались любовью, где только удавалось, – в лесопарке, на набережной, много раз у него дома, когда мать отсутствовала. Позже Коля устраивал нам свидания в нашей квартире, когда папа был уже в больнице. Стыдно признаться, но болезнь папы была для меня второстепенна, на первом месте был Стас. Мы оба ходили как помешанные и думали только о том,