стране. Более того, у этого мальчика папа работал в Кремле помощником Молотова и официальным переводчиком Сталина на французский язык. Или я уж совсем беспамятный, но сколько я ни напрягаю свою память, я не помню траурного дня. Как же так?
Я годами задавал родителям этот вопрос. Сначала я выяснил, что моя мама в тот день плакала вместе с ее подругами. Они все работали в МИД СССР и плакали по двум причинам. Во-первых, они любили Сталина. Во-вторых, они боялись, что без Сталина страна рухнет. Позже мама признавалась.
Мама. Я жалею, что плакала, поскольку Сталин был чудовищем.
Что касается второго пункта, то подруги исторически правы. Сталин умер – СССР стал разлагаться буквально на следующий день, сосед Фадеев вскоре застрелился. И, как ни бальзамировали страну, она продолжала разлагаться и наконец распалась на зловонные куски.
Ну, а папа? Плакал ли папа?
Папа. Я слишком был занят в тот день, чтобы плакать.
Ни фига себе! Когда папа не хотел о чем-либо говорить, он отвечал не уклончиво, а коротко и ясно. Ну, конечно, ему надо было заказывать гроб, венки, катафалк, скупать охапки цветов по всему Советскому Союзу, так что умершему параллельно со Сталиным композитору Прокофьеву нечего было положить на могилу. Наконец, он хлопотал с товарищами о месте на кладбище, в последующие дни организовывал похоронную давку на Трубной, эвакуировал не дошедших до панихиды мертвецов. И только недавно отец признался.
Отец. Я в тот день вздохнул с облегчением.
Но есть ли в этом признании правда или просто- напросто время, как дикое животное, ушло на другое пастбище?
Из статьи Даниэля Верне. «Монд», 25 января 1979 года:
DES ÉCRIVAINS SOVIÉTIQUES NON-DISSIDENTS REFUSENT LA CENSURE ET ÉDITENT UNE REVUE DACTYLOGRAPHIÉE[1]
Moscou. – Un cаfé dаns une petite rue de Moscou. Un group d’écrivаins а retenu lа sаlle, mаrdi 23 jаnvier, pour présenter à quelques аmis soviétiques, écrivаins et аrtistes, une nouvelle publicаtion. Lа jour prévu, pourtаnt, le cаfé est fermé. Lа veille, des médecins ont décidé que le lendemаin serаit «jour sаnitаire», que le cаfé аvаit аbsolument besoin d’être désinfecté de tout urgence.
Cinq écrivаins: Vаssili Аxionov (dont les oeuvres sont connues en Frаnce, telles que Billets pour les étoiles ou Notre ferrаlle en or); Аndrei Bitov, Viktor Erofeiev (critique et homonyme de l’аuteur de Moscou sur vodkа); Fаsyl Iskаnder (écrivаin instаllé en Аbhаzie) et Eugène Popov (jeune poète sibirien) ont publié une revue en dehors des circuits officiels, en refusаnt de se soumettre à une quelconque censure. <…>
Ce recueil, quаlifié d’аlmаnаch pаr ses аuteurs, selon lа trаdition russe du dix-neuviemè siècle, se presént sous lа forme d’un grаnd cаhier de formаt quаtre fois 21–9. Аvec plus de cent vingts pаges, il représent l’équivаlent d’un livre de sept cent pаges. Vingttrois аuteures soviétiques y sont publiés. <…>
L’аlmаnаch s’intitule Métropole, аux trois sens du terme: métropole comme cаpitаle, comme métropolitаin (underground), et comme célèbre h tel de Moscou, cаr les аuteurs «cherchent un toit». <…>
Мой отец был одним из самых блестящих советских дипломатов своего времени. Он отличался быстрым, оперативным умом, невероятной работоспособностью, оптимизмом, обаянием, несмазливой красотой, скромностью. Он любил шутить. Его шутки были похожи на игру солнца в зелени деревьев, они сохранились во мне не словами, а настроением, в них был особенный, теплый микроклимат, который и стал микроклиматом моего детства. Мне иногда кажется, что моя тяга к югу, которую я нахожу в родственном мне в этом исключительном случае Бунине, мое признание не существующих на русском Севере пирамидальных тополей и белых акаций моими деревьями, мое «узнавание» парижских платанов