нарочно принялся пространно анализировать действительно сложную ситуацию на фьючерсном рынке…
Она еще и стыдится, что засыпает.
Безвольное тело, не откликающееся ни на какие прикосновения, было неподъемным. На руках перенести его в спальню у Мурата не получилось – пришлось тащить на закорках. Когда он переваливал отключившуюся Марфу на кровать, ее тяжесть перевесила, и он свалился прямо на нее. Голова угодила в ложбинку между ее большими мягкими грудями, а его спина так раздвинула ее длинные ноги, что неширокая льняная юбка затрещала. Вот-вот порвется.
Оставлять следы негоже…
Мурат мигом сгруппировался и сполз на пол, но нервы хребта зафиксировали твердый холмик с обрывом в бездну. Которая притягивала.
Он склонился над Марфой… Аккуратно скатал ее юбку от подола до талии. Белизна трусов ударила по глазам. Сдернул их, зажмурился и ухватился губами за голые, теплые розовые края. Чтобы не сорваться в никуда.
Мгновенная разрядка.
Давно с ним такого не было. С юности.
Стоя под душем, Мурат пока еще не думал, что – дальше. Фантазия рисовала киношные картинки, в которых принимают участие двое: он и живое, отзывчивое тело спящей пока женщины.
Мысль лихорадочно заработала: а если она вырвется? Проснется и сбежит?
Ни за что!
Привычная раздвоенность пропала. Внешний человек перестал озираться на тайного, внутреннего. Осторожного, застенчивого, с детства боящегося, что его в чем-то разоблачат.
В чем-то…
В школе приходилось помалкивать о родне. Матушка в тюряге, дядька, родной ее братец, тоже, отчим и тот в заключении. А реального отца перед самой войной замели, сунули в штрафной батальон, где он и сгинул за месяц до рождения Мурата. Никакой политики – чистая уголовщина…
С такими родственничками пацану светила неплохая карьера в криминальном мире родного Ставрополя. Но воровать побоялся…
Мурат натянул адидасовские шаровары, майку на мокрое еще тело, кинулся в гараж и – в Москву! Вспомнил, что дома в ящике письменного стола валяются наручники. Подарили лет шесть назад после гуманитарного визита в Матросскую Тишину. Тогда модно было заботиться о мучениках российского беззакония. Свыше разрешенное фрондерство.
Ночь, а внутри Кольцевой уже не полетишь – полно машин. Скорость больше не уносила Мурата от белизны, подпертой ляжками, которые успело подрумянить майское солнце. Он помнил, как натягивал на Марфу трусы… А не забыл ли одернуть юбку? Почему-то это было очень важно…
На Новом Арбате попробовал отвлечься. Поглазел на то, как из только что отремонтированного и перестроенного кинозала весенними журчащими ручьями растекалась толпа – кто к припаркованным на тротуаре машинам, кто в соседние кафешки. Некоторые останавливались, чтобы закурить и с кем-нибудь созвониться: куда бы теперь намылиться? Как будто никому спать не хочется. Пир продолжается.
Другая, незнакомая Москва! Мурат открыл ее для себя, когда снова сел за