подобно пробке от бутылки шампанского, которую сильно растрясли, то бишь, с треском и фанфарами. О причинах, я, конечно, расскажу, но, по уже устоявшейся тенденции, немного позже.
Вот так, после долгих мытарств, я и попал на скорую помощь в маленький двадцатитысячный городок рядом с моим на двухлетнюю отработку, от которой так успешно откосил, поступив в университет сразу по окончании колледжа. Отсюда, пожалуй, я и начну своё повествование.
Глава вторая, чудотворная
И вот прошло пять лет. Я сижу в кресле, напротив меня стоит ноутбук, а в руке бокал с коньяком. На спинке кресла дремлет кошка, которую, кстати, я притащил с места своей нынешней работы. Ещё котенком подверглась нападению собак, и одна из них вцепилась ей в хвост. Половину зажеванной конечности спасти не удалось, но она об этом не жалеет. Когда два года назад я притащил её домой в коробке, с жалким кровоточащим обрубком, жена чуть не упала в обморок, а теперь это уверенный член семьи, жизнь без которого я нахожу пустоватой. Кстати, она всегда сидит со мной, когда я пишу, хотя лежбище у неё совсем в другом месте.
Именно так я и пишу. Не потому что алкоголик, просто так легче забираться в глубины сознания, где прячется все самое сокровенное. Гамма чувств, находящаяся в распоряжении обычного человека, у медиков атрофирована, и поэтому приходится прибегать к стимуляторам, помогающим достучаться до запрятанных уголков мозга, чтобы хоть как-то передать, что именно мы чувствуем, находясь на вызове, оказывая помощь, спасая или не спасая жизнь.
Я понимаю, что уже весомо затянул со вступлением, поэтому приступим к тому, ради чего мы здесь сейчас и собрались. Говорят, что у любого медика после трех лет практики начинается симптом «выгорания». Это значит, что он не чувствует сопереживания к пациенту, которого лечит. Это неправда. Сопереживание становится выборочным. За несколько лет практики становится понятно, стоит жалеть пациента или нет…
– Добрый день, Лидия Павловна, что случилось? – спросил я, заходя на знакомый адрес к бабушке девяноста лет от роду.
– Да вот с давлением справиться не могу, сынок, и нога болит, стать невозможно, – ответила мне бабуля.
Её я знал хорошо: Лидия Павловна, которой по паспорту девяносто четыре, прошла Вторую мировую войну, бежала из концлагеря, а когда вернулась на родину, соврала о дате своего рождения, прибавив к возрасту четыре года, чтобы её с братом и сестрой не отправили в детский дом, так как в 1942-м они остались круглыми сиротами. Сражаясь за жизнь, она пахала на двух работах, чтобы прокормить родню, а теперь живет в огромной квартире с «ремонтом на будущее». Так я называю ремонт, который делают родственники у стариков на будущее себе: в окнах стоят стеклопакеты, стены прогрунтованы и готовы к покраске, а потолки натянуты, но сама бабушка ночует на диване, который застал ещё Андропова у власти. То есть квартира готова к капитальному ремонту так, чтобы сама бабушка не могла там ничего испортить.
Не могу сказать, что