его?… Что-то все тело ломит, и в голове, пульсируя, нарастает боль, словно червяк мозги точит…
Наутро Иоанн пришел к Алексию. Митрополит только пробудился и еще не приступал к утренней молитве. Его всклокоченной бороды еще не коснулся гребень. Он предстал перед Иоанном по-келейному в черной рясе, без облачения. Все как есть рассказал своему духовнику Иоанн об увиденном во сне.
– В голову не бери, княже, – успокоил Иоанна митрополит, – чему сбыться – не миновать, а коли ждать лиха, то – в татарах. Там ханы друг друга бьют: сын отца, брат брата. Чувствую, великая замятня грядет! А где замятня, там сила невелика… Слабеют татары.
Иоанн и сам понимал это и просчитывал, какую пользу русские княжества могут извлечь из татарской замятни. Хватит русским князьям гнуть спину перед ханами. Коль те друг с другом договориться не могут, стало быть, русичам с руки их ссоры в свою выгоду повернуть. А как время покажет.
К полудню Иоанн почувствовал себя хуже. Тело ломило, голова разрывалась от боли. Было тяжело дышать. Он едва выдержал долгую беседу с боярами, которые сегодня со всех сторон докучали ему своими мелкими проблемами. Мысли в голове притупились. Даже отношения с татарами казались ему по-детски наивными.
Он помнил, как дошел до опочивальни, как, раскинув руки, рухнул на кровать. Остальное будто во сне. Поплыл перед глазами бревенчатый свод потолка. Туман застелил глаза, растворяя в нереальности стены. Притупилась боль. Но шум в ушах, он все нарастал… Как неприятно этот шум режет слух… Чья-то рука коснулась чела. Усилием воли Иоанн приподнял веки. Перед глазами слабый размытый лик Александры. И снова пелена, а в той пелене, где-то далеко-далеко матушка с отцом. Матушка манит его к себе, и так хочется к ней, как в детстве…
…Александра третьи сутки не отходит от мужа. Примочки на огненное чело кладет. Мечется Иоанн в бреду: то матушку вспоминает, детей кличет. А то вскинет голову, безумными глазами обведет опочивальню, остановит взор на супруге. То ли видит, то ли нет, вновь срывается в пропасть забвения.
Алексий без устали молится о князе, денно и нощно взывает к Господу. Только наступает время, когда Господь мольбам земным не внемлет, кто бы ни стоял пред ним.
…Полугода не минуло с тех пор, как ликовал на площади люд, благодаря Алексия за спасение русских княжеств от непомерной дани, как под неуемный восторг церковных колоколов встречал его народ из татарской ставки. И вот опять звонят колокола, только заливистые голоса их напоминают скорее надрывные причитания плакальщиц, а гулкий кампан, истязаемый билом, содрогается и по-мужски сдержанно вздыхает. И снова люд наводнил площадь. Только сейчас толпа не ликует, а скорбит. Кажется, и воздух скорбит вместе с ней, и птицы в небе, и облака. Сегодня не встречают, а провожают в последний путь великого князя Иоанна II.
Кроткий… Благочинное, но отнюдь не лестное для государя имя. Но так уж нарекла молва людская мягкосердного, а тем и слабого князя. Оттого досталось