порядок в этом слегка запущенном доме, а ее решительный вид может заставить мистера Мэйвуда подняться с постели скорее, чем все советы доктора.
Мистер Стоун попрощался с Сарой не раньше, чем убедился, что она способна вести себя разумно, и оставил девочку расстроенной, но хотя бы не заходящейся в рыданиях.
Мистер Мэйвуд поверг в изумление прислугу и собственную дочь тем, что не только вышел к обеду, как ни в чем не бывало, но и оказался в прекрасном настроении, хорошо ел и попросил испечь пирог из вишен. Сара тут же решила, что свершилось чудо, обещанное доктором Стоуном, ведь после его отъезда она до самого обеда молилась о выздоровлении отца.
Все же, присмотревшись, девочка заметила и бледность мистера Мэйвуда, и его утончившиеся пальцы, и то, как его мягкий, ласковый взгляд то и дело становится отрешенным. О выздоровлении после одного только визита врача говорить, конечно же, рано, но девочка так хотела верить, что теперь все будет по-другому.
Ближайшие два месяца укрепили ее надежды. Казалось, мистер Мэйвуд стал совсем другим человеком. Он снова начал интересоваться делами поместья, выписал целую коробку новых книжек для себя и дочери, рассчитал, не без помощи миссис Стоун, нерадивую прислугу, запретил мисс Брук грубо разговаривать с Сарой, даже несколько раз выезжал в гости. И, наконец, проводил с девочкой почти все время! Словом, превратился именно в такого отца, о каком мечталось Саре последние четыре года.
Она была так счастлива, что не замечала, как все более бледным и худым становится его лицо, как все короче и короче делаются их совместные прогулки, превратившиеся, наконец, в долгие беседы в саду, когда оба сидели рядышком на новой скамье или устраивали маленькие пикники под старой вишней.
И уж, конечно, Сара не подозревала, как именно доктору удалось вытащить пациента из его добровольного заточения. Мистер Стоун смог придумать только один действенный способ, принесший успех.
Добросердечному доктору на полчаса пришлось превратиться в суровый голос совести и воззвать к отцовским чувствам мистера Мэйвуда. Врач не стал скрывать, насколько серьезно тот болен, и с намеренной жестокостью укорил его в эгоизме, побуждающем лелеять свое горе и не замечать, как страдает покинутый ребенок и в каком упадке находятся все дела.
– Я поступаю против своих правил, когда говорю вам все это, сэр, – сказал доктор. – Но вы должны, наконец, прозреть. Ваша болезнь зашла слишком далеко, теперь, даже если вы захотите справиться с нею, мое искусство уже бессильно. Что тогда будет с мисс Сарой? Кто воспитает ее без отца и матери?
– Мой добрый друг, вам давно следовало поговорить со мной так откровенно, – ответил мистер Мэйвуд. – Боже, как вы правы! Я мечтал поскорее соединиться со своей дорогой Мэйбелл и так мало думал о Саре!
– То же самое вам многократно говорил викарий, – возразил мистер Стоун. – А мои визиты столь очевидно докучали вам, что я – вероятно, напрасно, – оставил вас в покое.
– Конечно, викарий старался помочь, но он больше упрекал