Наверняка матросам было хорошо известно все, что происходило в семье Рейнольдс и их друзей. Утаить что-то в столь небольшом пространстве практически невозможно, верно?
– Ну, сумели же утаить убийство, в конце концов, – возразил старик.
Журналист резко распрямился, едва не опрокинув бокал.
– Ага! Стало быть, ваш сын все-таки считал, что имело место убийство?
– Я же говорю вам – он не был ни в чем уверен, – терпеливо повторил Гренье. – Но все решили, что произошло именно убийство, только вот доказать никто ничего не смог.
– Давайте на время забудем досужие домыслы, – предложила мадемуазель Алис, переворачивая страницу в своем блокноте. – На что обратил внимание ваш сын? Что он видел, что запомнил, что показалось ему подозрительным?
Гренье хмуро посмотрел на нее:
– Знаете, Филипп говорил, что у него не было не то что подозрения, но даже тени предчувствия, что все так скверно закончится. Хозяева и гости много веселились. В салоне постоянно играло пианино, за столом подавали дорогое вино – словом, все наслаждались жизнью, пока яхта плыла по голландским водам. 24 июля «Любимая» прибыла в немецкий Эммерих, где должна была пройти таможню. По словам Филиппа, таможенники обшарили всю яхту, считая, сколько бутылок вина, шампанского и прочего на борту. Все это сильно рассердило хозяина и особенно – хозяйку. Было жарко, порт в Эммерихе никакой, сойти на берег нельзя… Когда наконец отделались от таможенников, все стали радоваться, как дети. Филипп говорил, что хозяйка с друзьями устроили целое представление, изображая недавний визит немцев, так что все животы надрывали со смеху. Правда, жара не спадала, все требовали напитков, и дворецкий Фонтане с ног сбивался, разнося шампанское. Яхта была небольшой, и, кроме него, прислуги больше не имелось. Правда, иногда ему помогал один из матросов.
– Там еще была горничная, – вставила мадемуазель Алис, перелистывая блокнот. – По имени… ну да, Жюли Прео.
– Так она все время задирала нос, – пожал плечами старик. – Ничего путного от нее нельзя было добиться. Она когда-то училась с хозяйкой в консерватории[4], и та была очень к ней расположена. Какую горничную хозяева станут сажать с собой за стол?
– А капитан Обри тоже сидел за столом с хозяевами? – спросил Видаль.
– Конечно.
– На суде он дал недвусмысленные показания в пользу Рейнольдса. Ваш сын говорил что-нибудь об этом? Капитан вообще дружил с хозяином?
– Вы, наверное, удивитесь, – с расстановкой промолвил старик, – но у Филиппа, да и у других матросов, сложилось впечатление, что капитан скорее терпел общество хозяев и их гостей. Да, он всегда был любезен, всегда улыбался, но… Когда они веселились, он норовил под любым предлогом сбежать. То, говорил, яхта может сесть на мель, то надо отдать какие-то приказания, то еще что-то…
Журналист и его помощница обменялись многозначительным взглядом.
– А каким вообще хозяином был Рейнольдс? – спросила мадемуазель Алис. – Как к нему относились люди, хотя бы те же матросы?
– Я