разгуливающую среди волчьей стаи. Или волка, щиплющего травку среди овец.
Запутавшись в метафоре, ошеломленный майор пролепетал нечто глуповатое:
– Я не видел, как вы вошли…
– Благодарю. – Начальник выглядел польщенным. – Значит, кое-что еще помню.
– Но… зачем так рисковать?! Я ждал обычного связного!
В штабе, сидя на стуле перед письменным столом Монокля, а то и стоя навытяжку, Теофельс не осмелился бы задавать ему вопросов, но во вражеском тылу огромная дистанция, отделяющая генерала от майора, стала почти неощутимой.
И ответил экселенц совсем не так, как говорил в Берлине или в ставке, а тоном неофициальным, чуть ли не смущенным:
– Надоело в штабе сидеть. Захотелось размяться. Заодно проинспектировать резидентуру. Я ведь в прошлом такой же «колун», как и вы. Не дай вам боже, Теофельс, сделать большую карьеру…
Он тяжко вздохнул, и Зепп вспомнил, что Циммерман действительно когда-то работал «в поле», причем в краях экзотических вроде Африки и Китая. Даже жаль стало беднягу. Ведь нестарый еще. Конечно, закис в своем штабе.
– А если вас арестуют? Представить страшно.
Монокль фыркнул.
– Во-первых, у меня швейцарский дипломатический паспорт. Во-вторых, ампула в зубе… – Он оглянулся, потому что в зал вошли двое гардемаринов, чему-то звонко смеясь. Перешел с немецкого на французский. – И вообще, это не ваша забота. – Палец в белой перчатке ткнул в карту. – Ваша забота – отправиться вот сюда и выполнить порученное задание.
Кинув взгляд на палец, Зепп спросил:
– В Севастополь? Новое задание имеет отношение к флоту? Поэтому меня и держали в судоремонтных мастерских?
Гардемарины встали перед картой Ледовитого океана, что-то там высматривая и оживленно переговариваясь. Доносились отрывки фраз: «новый Мурманский порт», «конвой», «отряд эсминцев». Вероятно, молодых людей ожидала служба на Севере. Один из них, услышав французскую речь, вскинул руку к бескозырке с тремя белыми кантами:
– Виват Франс! Виват Верден!
Монокль церемонно поклонился:
– Vive la Russie!
Взял собеседника под локоть, повел к выходу.
Человек, который смеется
В обычные зеркала Маша Козельцова никогда не смотрелась – скользнет взглядом и скорей отводит глаза. Дома у нее был туалетный столик с трюмо. Вот перед ним она просиживала подолгу. Глядела при этом почти исключительно в левую створку. Там отражался прекрасный, чистый профиль, в который можно было влюбиться. И Маша представляла, как эти тонкие черты запечатлеваются в сердце скромного, но глубоко чувствующего мужчины. Необязательно красавца, но человека твердого, надежного, который тебя никогда не предаст и ни на кого не променяет.
В среднюю часть трюмо Маша глядела неохотно. В правую вообще не заглядывала. С той стороны всю щеку и половину виска занимало огромное родимое пятно густого винного цвета, Машин крест и безысходная мука. Будто некая глумливая сила взяла и размазала по нежному девичьему лицу навозную лепешку.
День сегодня выдался славный. Теплый, солнечный