он что-то мычал. А потом снова принимался мотать головой и стонать.
Сердюков приступил к допросу со всем тщанием и напористостью, но как он ни старался, ему не удалось осуществить свой план и вывести преступника на чистую воду тут же, подле тела убиенной жертвы. Потрясение Толкушина было велико, но не настолько, чтобы он совсем потерял разум и оговорил себя. Совсем наоборот. Сквозь сдавленные рыданья он твердо заявил следователю, что, когда он уходил от Изабеллы в одиннадцатом часу вечера, она была жива, здорова вполне, весела.
– Сударь, судя по тому, что вы мне уже рассказали, ваши отношения с госпожой Кобцевой носили достаточно глубокий характер, настолько глубокий, что ради нее вы собирались покинуть супругу, с которой прожили более двадцати лет в мире и согласии?
– Да. Именно так, – последовал глухой ответ.
– И вы жили в этой квартире постоянно.
– Почти, во всяком случае здесь я ночевал в последнее время чаще, нежели в собственном доме.
– А почему именно в этот вечер вы решили вернуться ночевать домой и не остались с Изабеллой?
– К стыду моему, я по-прежнему еще женатый человек… моя жена не совсем здорова… она, она… Словом, я должен был быть дома.
– Изабелла знала об этом?
– Разумеется, я ничего не скрывал от нее.
– А от жены?
Толкушин погрузился в мрачное молчание.
– Ваша жена знала о романе с госпожой Кобцевой?
– Как не знать, знала, – через силу вымолвил собеседник.
– И как она относилась к данному факту?
– Как? Как? Вы словно насмехаетесь, задавая подобный вопрос! – взъерепенился Толкушин. – Да она же жить без меня не хотела… она же…
Толкушин вдруг замолк, в нем появилась настороженность.
– А ваша жена где находилась в это время? Вы видели ее вечером вчерашнего дня?
– Нет, мы не виделись.
– Но ведь вы ушли от Изабеллы, чтобы повидаться с женой, что же помешало вам?
– Моя жена покинула Петербург. По понятным причинам, она не могла находиться в городе, ей все было слишком тяжело. Я собирался писать к ней, послать за ней человека, чтобы немедля возвращалась.
– Скажите, а кто еще заходил в этот дом, кто мог посетить Кобцеву после вашего ухода?
– Кто мог посетить? – Сердюкову показалось, что пламень ревности метнулся в глазах купца. – Она жила нараспашку, многие приходили, ведь она человек театра, не монастырка! Но она не могла никого принимать на ночь глядя, без меня!
– А вы какие папиросы курите? – поинтересовался следователь, заметив, что собеседник потянул из кармана серебряный портсигар и нервно закурил.
– «Дукат».
– Нет, это, пожалуй, не «Дукат», – следователь вынул из кармана небольшой окурок, найденный двумя этажами ниже квартиры убитой. – Что ж, сударь, пока ясности в этом вопросе нет никакой. Вы оказались последним человеком, который видел Кобцеву живой. Ничего