заботами и попытками привести сына в чувство Ольга не заметила, как парнишка исчез. Много позже она ругала себя за то, что так и не узнала, где он нашел Николая, откуда его знает, не выпытала хоть каких-то подробностей. Но то было позже.
Ольга трясла сына за плечи, но тот жалобно лопотал что-то нечленораздельное, закрывался от света, прятал голову под подушку и сжимался в комок, отталкивал материнские руки, не давал стащить с себя грязную, скукоженную, дурно пахнущую одежду. Лицо его страдальчески морщилось, и из груди рвался странный хриплый клекот. Единственное, что смогла различить Ольга, это слова «свет» и «не бейте меня». Приехавшая «скорая» увезла парня в психбольницу, определив потерю памяти, частые приступы эпилепсии, светобоязнь, а также многочисленные ушибы и порезы по всему телу и воспаление легких.
Муж, глядя на сына, брезгливо сказал:
– Это не мой сын. Твоя порченая кровь, или приблудила с кем.
– Ты что говоришь-то? Опомнись!
– Туда ему и дорога, в психушку. Здоровенный балбес, а сидит у нас на шее, окаянный. Лучше б сдох.
– Ты… ты… – Ольга набирала в рот воздух, но слова не шли на ум.
– Что я? Посмотри на этого ублюдка! Ты все фантазируешь, ждешь, когда он повзрослеет, а ему очень хорошо живется, он и не думает что-то менять в жизни. – Муж поддернул сваливающиеся обвислые тренировочные штаны и, шлепая заскорузлыми голыми пятками по серовато-коричневому пятнистому линолеуму, ушел в комнату – смотреть чемпионат по футболу.
Внутренние монологи. Антон Лупарин
Мама абсолютно права. Зря я на ней женился. Ходит как распустеха, за собой совсем не следит, до нее же даже дотрагиваться неприятно, не красится, голову редко моет – все плечи в перхоти, как пеплом присыпаны. А сын? Кого воспитала? Ничтожество. Он же без нас шагу не сделает, палец о палец не ударит, лентяй. Я в его годы о-го-го как вкалывал! И грузчиком подрабатывал, и за любую работу брался, чтобы лишний грош заработать и никому в тягость не быть. Вот помрем мы, бомжом окажется на помойке, подохнет как последняя скотина, другого пути у него нет. Теща избаловала пацана. На нас рычала всю жизнь, что я ее доченьке не пара, а на доченьку ни один нормальный мужик не посмотрит, побрезгует. Вся жизнь насмарку. Чего я достиг? Приходишь вечером с работы уставший, хочешь отдохнуть, телевизор посмотреть, а тут то сын пропал, то его посадили, а то еще дочь пристает: «Папа, дай денег» – или у жены ревматизм… Даже поесть никто не разогреет. К маме придешь – совсем другая картина: тут же тебе и супчику нальет, и мясца нажарит или котлеток навертит, и носки теплые свяжет.
А дача? Все выходные на ней как ненормальный пашу, потом разогнуться не могу, дочь с сыном хоть бы раз что сделали: ни картошку посадить, ни окучить, ни дров порубить не могут. Клавка все о заграницах мечтает, только о тряпках и думает. А что назвали Клавдией, в честь моей бабушки, знатная стахановка была, на весь район имя гремело, так что ж, эта-то явно не в нашу породу, хоть и хваткая, а все мамашкина дочка.