молодая жена сделалась молодой вдовой. Так что ее супружество всего два месяца и длилось. Она даже забрюхатеть за это время не успела. Строго говоря, она едва сподобилась разобрать, чем мужчина от женщины отличается! Муж навестил ее трижды. От первого раза не осталось ничего, кроме болезненных воспоминаний и пятен крови на простыне, которые мужа обрадовали, а дядюшку Петра Алексеевича отчего-то изумили.
– Да неужто ты еще запечатанная была, Анька? – хохотнул он, сверкая своими круглыми кошачьими глазами (ежели, конечно, бывают коты черноглазые). – Ну и дура, сколько времени потеряла! Теперь давай, гони, наверстывай!
Анна и рада бы наверстать, да, как говорится, хто дасть?! После второй ночи с мужем она ощутила любопытство. После третьей – любопытство еще большее, переходящее к тому же в некую приятность, которая, впрочем, тут же и иссякла, ибо супруг Аннушке попался из тех, кто имеет орудие скорострельное, да к тому ж сталь сего орудия была закалена явно недостаточно… И вот теперь у нее не осталось даже этого! Она теперь вдова!
Может, другая женщина, оказавшись в таком положении, напялила бы на себя траур или вовсе клобуком покрылась, но Аннушка только плечами пожимала, когда окружающие намекали, что надобно бы скорбеть по усопшему поусердней. Она не была обучена и живому-то верность хранить, не то что мертвому! За примерами далеко ходить не приходилось. Матушка, царица Прасковья Федоровна Салтыкова, чуть ли не насилкою выданная за косноязычного, цинготного, главою скорбного, немощного духовно и телесно царя Ивана Алексеевича, днем хоть и хаживала с ним вместе на богослужения да на парадные выходы, ночи проводила в гораздо более приятном обществе своего спальника, Василия Алексеевича Юшкова. Анна довольно рано была осведомлена, кто истинный отец и ее, и сестер Марии, Феодосии, Екатерины и Прасковьи! И коли матушка при живом муже не терялась, Анна при мертвом решила не теряться тоже.
В неведомую Митаву ехать ей страсть как не хотелось. Она и не поехала: взяла да вернулась с дороги в Петербург – к маменьке. Впрочем, в ее доме, переполненном приживалками, богомолицами, каликами перехожими и юродивыми, Анна не больно-то засиживалась, хоть весь этот стонущий, причудливый, неряшливый, болтливый мир ей был привычен и дорог с детства. В то время в столице полным ходом шла подготовка к свадьбе императора, который надумал наконец-то сделать бывшую полковую шлюху (тс-с!) Марту Скавронскую, сиречь ныне Екатерину Алексеевну, порядочной женщиной.
Анна была дружна со старшей дочерью государя, своей кузиной и тезкой. Была еще одна кузина, Елисаветка, но ее Анна не жаловала: больно востра, заносчива, насмешлива, вдобавок рыжая, а ведь каждому известно: рыжий-красный – человек опасный! Ну и красавица, черт ее дери! Тезка-царевна тоже была красавица, однако нравилась Анне тем, что не заносилась, а еще – была притвора необыкновенная. Ее все считали этакой скромняшкой-недотрогою, а между тем она была девка-огонь! Истинная дочь своих отца-матери! Сговоренная за герцога