жена и дочь, остались в СССР, и он не знал даже, живы ли они, но понимал, что, во всяком случае, никогда их не увидит.
Конечно, Мари знала, что у папы в молодости была другая семья и что она осталась в России. Но почему так получилось, папа никогда не говорил, и она не расспрашивала об этом ни его, ни маму. Может быть, потому, что та его русская дочка была теперь даже не просто большая, а совсем взрослая – однажды Мари высчитала, что ей должно быть уже больше тридцати лет, – и эта разница между ними казалась ей не просто разницей в годах, а настоящей пропастью. Да и Россия была чем-то вроде другой планеты… В общем, она никогда не думала, что на отношения ее родителей как-нибудь влияет папина прежняя русская семья.
– И вот в этом состоянии глубокого горя, – продолжала мама, – он познакомился со мной. А я до знакомства с ним была просто наивная девочка, которая с рождения считала, что мир устроен исключительно разумно и оптимистично, и которую даже война в этом не разубедила. И вдруг эта девочка осталась одна, потому что ее родители умерли, будто в страшной сказке, в один день. Они умерли от пневмонии, – напомнила мама.
– Я знаю, – кивнула Мари.
– Одним словом, я была растеряна и подавлена, и папа сразу это почувствовал.
– Ты думаешь, что он только пожалел тебя, а не полюбил? – спросила Мари.
– Не только. Конечно, он умеет сочувствовать, как немногие умеют. Но по отношению ко мне тогдашней… Он почувствовал, что я так же одинока, как он, в этом было все дело. Да, у меня остались родственники, но это была всего лишь дальняя родня из двух семейств, к которым принадлежали мои покойные родители, и дальняя не столько даже по крови, сколько по душе. Никого близкого у меня не осталось, и когда я это осознала, то меня охватило такое отчаяние, словно вместо сердца у меня в груди пропасть. И точно такая же пропасть была в груди у него. Вот и все. – Мама улыбнулась. – Когда он сказал мне, что если бы мог пойти со мной к алтарю, то сделал бы это, – был вечер, я только что поправилась после бронхита, мы впервые вышли прогуляться вдвоем к пирсу, – я не знала, что на это ответить.
– Почему? – спросила Мари. – Потому что хотела непременно пойти к алтарю?
Несмотря на потрясение, которое вызвали в ее душе мамины слова, она спросила об этом с любопытством. Как интересна, оказывается, была жизнь ее родителей! А ей-то казалось, что у них все обыкновенно…
– Не только поэтому, – ответила мама. – Я ничего тогда не понимала в жизни, и мне казалось, что людей может соединить только неземная любовь, а если такой любви нет, то им не надо быть вместе.
– Но разве это не так?
Сама Мари думала именно так, и ей было непонятно, почему сейчас мама говорит о себе тогдашней с почти снисходительной улыбкой.
– Ты думаешь точно так же, как я тогда. – Все-таки мама угадывала ее мысли без усилия, хотя все школьные подружки говорили, что по лицу Мари невозможно догадаться, что у нее в голове. – Видно, так и должна думать девочка. Что ж, надеюсь, жизнь у тебя сложится не менее счастливо, чем она сложилась у меня. Нет, моя дорогая, не только неземная