3
Из огня, да в полымя…
13 августа 1989 года. Раннее утро.
Ленинградская область.
Лесоперерабатывающее предприятие
Рев двигателя безжалостно рвал хрупкую тишину еще не проснувшегося леса. Сергей торопился, выжимая из машины все, на что она была способна. Но двигаться по разбитой проселочной дороге со скоростью быстрее сорока километров в час никак не получалось. «УАЗ» швыряло, заносило, руль так и норовил вырваться из рук. Щетки не справлялись с фонтанами грязной воды, выбиваемой колесами из колеи.
На преодоление жалкого десятка километров у Сергея ушло минут сорок. Три раза он садился на брюхо и чудом, только благодаря поразительной проходимости шедевра отечественного автопрома, выскакивал из коварных, до краев заполненных жидкой грязью промоин.
Мелькание теснившихся вплотную к обочине деревьев внезапно оборвалось, и дорога выскочила на бескрайний, вдоль и поперек перепаханный лесовозами пустырь. «Уазик», переваливаясь с боку на бок на оплывших земляных гребнях, натужно подвывая, устремился к конечной точке маршрута – высоченному бетонному забору, прорезанному огромными, когда-то ярко-зелеными, металлическими воротами. Горевшие по его периметру фонари уже терялись на фоне наливающегося утренней синевой неба.
Возле самых ворот, рядом с дверью для входа работников предприятия, украшенной облупившейся табличкой: «Пост охраны. Предъявлять пропуск в развернутом виде» имелась небольшая, относительно чистая площадка.
Баринов загнал машину на ее середину и выключил зажигание. Двигатель, напоследок конвульсивно забившись от остаточной детонации, остановился. В наступившей звенящей тишине Сергею на секунду показалось, что заложило уши.
Он устало потер лицо подрагивающими от напряжения пальцами и немного посидел, откинувшись на спинку сиденья, ощущая, как затихает внутри вибрация от движения. А когда открыл дверцу и неловко выпрыгнул из машины, под ногами чавкнуло. Холодные брызги неожиданно и неприятно ударили в лицо. У Сергея не осталось сил даже выругаться, и он просто размазал мутные капли по лбу и щекам.
Звонок, нелепым прыщом торчавший из бугристого бетона стены, как водится, не работал. Сергей надавил на кнопку, и она, скрежетнув сломанной внутри пружинкой, провалилась под пальцем.
«Эх, Россия…» – Баринов в сердцах влупил ребром ладони по камню.
Этот, в сущности, безобидный эпизод, который в иной ситуации не вызвал бы ничего, кроме улыбки или в крайнем случае легкой досады, разозлил опера. Кровь горячей волной ударила в голову. Сергей до хруста сжал кулаки, с хрипом втянул в себя воздух и зажмурился. Из коричневых, с ярко-зеленой каймой пятен, поплывших перед глазами, вылепилась картина: застывший в дверном проеме Вася Бородулин, бережно, как самый дорогой подарок, прижимающий к груди стиснутую в кулаке обойму.
…Толстые доски податливо прогибались под мощными ударами ноги. Сама дверь вверх-вниз скакала в косяке, уже готовая сдаться и, сорвавшись с петель, улететь внутрь. Баринов, раз за разом со всего маху