так как они редко видятся. К мужу поближе, а через полгодика хахаля себе нашла!
Разговор с Эльмирой меня озадачил. Получается, следствие по делу Юлии Устименко велось однобоко. Почему, скажите на милость, следователь прицепился именно к Анатолию, а на нового сожителя Юлии внимания не обратил? Неужели только потому, что она с ним разводилась и квартира могла стать предметом ссоры между супругами? И где этот сожитель Устименко – неужели по-прежнему живет в их с мужем квартире? В любом случае нужно выяснить, где Устименко работала до того, как перешла в эту больницу. Видимо, придется повидаться с ее мужем-сидельцем.
Когда я садилась в маршрутку, позвонил Леонид.
– Могу вас порадовать, Агния, – бодро заявил он, – ваша девочка действительно умерла не от СВС. Хотя я и так знал, что это полная чушь!
Признаюсь, меня несколько покоробило выражение «порадовать» в данных обстоятельствах, но надо знать Леонида, чтобы не придавать словам большого значения.
– Каково ваше заключение? – спросила я, сглотнув комок в горле.
– В общем, так: ей ввели пестицид, а точнее, карбофос…
– Что-о?! Вы понимаете, что говорите, Леонид?!
– То-то и оно, Агния, – нарочно не придумаешь, да?
– Но как такое могло случиться?
– Трудно сказать, но не думаю, чтобы врач сделала это преднамеренно: сами посудите, кому может помешать полуторагодовалый ребенок?
Действительно, трудно даже предположить такое!
– Жаль, что ампул не осталось, – продолжал Леонид. – Но я думаю, что проблема заключается в «воде для инъекций»: видимо, каким-то образом карбофос оказался в той ампуле – уж не знаю, зачем эта баба держала у себя дома пестициды, да еще и там же, где лежат лекарства! Таким образом, я бы сказал, что девочка умерла от острого отравления карбофосом… хотя использовался еще и цефатоксим, который никак нельзя было вводить такому маленькому ребенку.
Я молчала, находясь в прострации от услышанного.
– Эй, вы еще там, Агния? – поинтересовался патологоанатом.
– Д-да…
– Мне сообщить Андрею Эдуардовичу или вы сами?
– Спасибо, Леонид, я сама все сделаю.
Мне еще предстояло рассказать подруге о том, что в действительности произошло с ее маленькой дочкой.
– Ты собирался рассказать мне или думал, я сама догадаюсь? – сердито спросила я, столкнувшись с Олегом в коридоре.
– Ты о чем? – кисло отозвался он.
– Я о комиссии. Уж если кого и трясти, так это Извекова, а он в бегах… или где-то еще. А ты при чем?
Сегодня утром я неожиданно выяснила, что в моей больнице работает Комиссия по этике – спасибо Лицкявичусу за предупреждающий звонок! Несмотря на заключение патологоанатома, они решили всерьез взяться за врачей, принимавших участие в операции, так как семейство Свиридина сдаваться не собиралось. С одной стороны, я их понимала, с другой – дело касалось моего собственного мужа. Конечно, любая смерть больного на операционном столе – не только стресс для врачей,