налево. – Тут вот какое дело...
В этот момент зазвонил телефон, и Софья Константиновна всё с таким же выражением лица прослушала крики Павла Петровича на заведующую женской консультацией, входящей в состав родильного объединения.
– Никто работать не хочет! – швырнув трубку на место, громко пожаловался начмед Соне. Последняя вместо ответа добавила к вышеописанному выражению лица полуулыбку из пункта 4 вышеприведённой инструкции.
– Ну и вот, значит, Софья Константиновна... – Соня продемонстрировала обращение в слух и внимание, но без ёрнических перегибов.
– Да, – утвердительно кивнул начмед книжному шкафу. – Да! – акцентировал он в окно. – Значит, так, Софья Константиновна!
Софья успела перелопатить весь предыдущий месяц на предмет осложнений, дефектуры и прочих лечебно-профилактических перипетий, а также возможные административные нарушения, кои она могла совершить на посту старшего ординатора с положенными ему по штатному расписанию двумя ночными дежурствами в месяц. Нет. Ничего. Ничего такого, что осталось бы безнаказанным, а дважды за одно и то же не осуждают нигде, кроме как в народной молве. Там это дело без ограничений процветает во все и на все времена...
– Вот, значит. Пишите! – Романец многозначительно пододвинул к Софье листок формата А4.
«Увольняет? За что?!!» – испуганно пронеслось у Сони где-то в районе фронтальной пазухи. Даже самые дрессированные из нас испытывают порой приступы немотивированного ужаса. И чем безгрешнее мы, тем непонятнее, а значит – первобытнее, необъяснимее – подобного рода страх. Хотя всё тот же благородный муж не печалится и не испытывает страх. Если, взглянув на свои поступки, видишь, что стыдиться нечего, то отчего же ещё можно печалиться и испытывать страх? Но поскольку Софья Константиновна не была Конфуцием (а может быть, потому что была не благородным мужем, а молодой женой), то некоторые опасения её всё же терзали.
– Пишите! – сказал Романец. – Главному врачу родильного дома от старшего ординатора... С фамилиями и порядковыми номерами, разумеется. Как писать «шапки», вы, слава богу, знаете. Что я вам тут, диктанты подвизался начитывать?! – Павел Петрович нервически хлопнул пухлой ручкой по столу.
Соня мужественно настрочила «шапку» и даже без лишних понуканий вывела посередине белого листа фатальное слово «заявление».
– В конце «шапки» ставится точка. А «Заявление» пишется с заглавной! – начмед выхватил листик у старшего ординатора из-под рук, скомкал и бросил в корзину для бумаг, стоящую у него под столом. – Пишите заново!
Соня исполнила. Молча и беспрекословно (см. Конфуция). Нет уж, чтобы там ни было и какие бы неприятности ни ожидали её после зловещего каллиграфически выведенного слова «Заявление», она не обрадует узурпатора расспросами и виду не подаст, насколько ей сейчас тревожно. Если что – пусть ещё докажет! Уволить человека – это вам не фу-фу! По собственному желанию? Никогда!