дать её пощёчину. Или молча поставить чашку и выйти вон. Но… София охнула, вновь прижала ладони к вискам, покачнулась. Я едва успел подхватить её, уложить на кровать. Оглянулся – где у неё вода?
– Брюс?! – она уселась на кровати, огляделась, на лице – возмущение и изумление. – Почему ты здесь?! Я…
– Ухожу, – мне надоело это представление. Если София хотела всё испортить, окончательно, что было между нами, она преуспела. – Спасибо за кофе. – Я встал и направился к двери.
– Нет, – она прикрыла лицо ладонями. – Господи… я не знаю, что со мной. Мы говорили… да, точно, мы говорили! И мы были в кафе сегодня! Скажи, что были, что мне это не приснилось!
– Были, – я вернулся, присел перед ней на корточки. – Это было, Софи.
– Я вижу… – она смотрела сквозь меня. – Мы сидели в кафе, ты обнял меня, я дала тебе пощёчину и ушла. Господи, что со мной? Что с нами, Брюс?
– С нами?
– Я замечала. Ты иногда выключался, а потом говорил так, словно только что оказался здесь.
Она протянула мне руку.
– Ты пойдёшь, да? Всё равно пойдёшь?
– Пойду, Софи. Мне уйти, и никогда к тебе не подходить, так?
– Глупый, – она сползла с кровати, села на пол, обняла меня. – Господи, какой глупый.
Она плакала, а я не знал, что мне делать. И я начал бояться того, что придёт воскресенье.
Брюс, парк «Иероглиф», озеро, 24 октября 2009 года, 5:40
Они приходили. Я укрылся в кустах, как бы смешно это ни звучало – и видел. Их уже было десять человек, когда я почти добрался до озера. Невзирая на темень, я узнал Жана и Поля, многих других парней, с экономического и с других. Они стояли, как роботы – или манекены – молча, не говорили, вообще не замечали друг друга.
Ники появилась без одной минуты шесть, была всё в той же спортивной одежде. Появилась словно бы случайно. И тотчас статуи стали людьми, роботы ожили, и казалось, что собрались здесь на пикник. Если не обращать внимания на время суток.
Я тоже вышел. Со мной поздоровались, кто голосом, кто рукопожатием. И никого не удивляло, сколько здесь людей и зачем они здесь. И слова Софии перестали казаться нелепицей, попыткой поссорить меня с Ники.
Она подошла к берегу, сняла со среднего пальца левой руки серебряное колечко, подняла его над головой – все затихли – и, размахнувшись, бросила его в озеро.
И люди, собравшиеся на пикник, превратились в стадо диких, разъярённых псов.
На месте остались трое – двое смутно знакомых парней с философского – и я.
Я не знаю, почему остались они. Я – потому что не умел плавать. И потому, что не хотел уподобляться всей остальной стае.
Ники посмотрела мне в глаза.
– Я не умею плавать, – сообщил я. Она знает это. Всегда знала. Ники смотрела на меня и на глазах становилась чужой, непроницаемой и холодной.
Я отвернулся и пошёл прочь. Минут через пять я услышал за спиной вопли – кого-то шумно поздравляли. Но меня это не касалось.
Волна накатила, когда я ещё не добрался до общежития. На этот раз я не пытался искать платок, мне было всё равно. Мир кружился и кружился, и в