погодим маленько…
– Чего «годить», сматываться надо!
– Да-а! А как же это… – Борис сделал в темноте какой-то жест и вжикнул «молнией» на брюках: – Ты что, от страха уже?
Зажурчала струйка.
– Дурак! – я встал у останков стены, и последовал примеру искателя.
Выбирались мы долго. «Уазик» упрямо торчал посреди двора, освещая фарами окрестности, менты стояли рядом с машиной, курили и тихо переговаривались.
– Уверены, гады, что нам деваться некуда! Что за страна у нас, твою мать! Пиво продают, а сортиры не строят – чтобы менты без дела не сидели, что ли? – Борис ворчал себе по нос, перебираясь следом за мной на железную ржавую крышу сарая позади приютивших нас развалин.
Мы осторожно, стараясь не шуметь, буквально на четвереньках пробрались к краю крыши и спрыгнули на притулившийся к сараю деревянный стол, уже в соседнем дворе. Вокруг нас в кромешной тьме возвышались старинные, еще дореволюционной постройки, дома. Светились кое-где окна, и узкий переулочек выводил налево, по-моему, на Петровский бульвар.
Кое-как отряхнувшись, мы отправились туда, как вдруг из темноты возникла низкая широкая фигура и дребезжащий старческий голос загнусавил:
– Ой, ребятки, родненькие, не дайте бабушке пропасть, помогите, чем сможете, с утра маковой росинки во рту не было!
Мы с Борисом шарахнулись было от этого, возникшего из ниоткуда создания, но быстро опомнились, Борис выругался и зло рявкнул:
– Пошла ты! Шляешься тут, людей пугаешь, карга старая!
Я как-то никогда не мог вот так, просто ни за что послать незнакомого человека, и хотя сроду не подавал всем обращающимся «за поможением», заколебался и полез в карман, нашаривая смятые купюры.
Бабуся сразу уловила, что ей тут может обломиться, и заканючила еще жалобнее:
– Ой, сыночек! Богородица-заступница за тебя заступиться! Архангел тебя огородит, Христос спасет, не забудет!
Я наугад вынул несколько бумажек, сунул старухе, она жадно схватила деньги, рассмотрела, пробормотала что-то типа: «Красненькая, синенькая, желтенькая – хватит на беленькую…», вдруг ухватила меня за руку:
– Сынок, господь тебя не забудет, что не дал бабушке пропасть! А дай, я тебе погадаю!
И решительно потащила меня к свету, пробивавшемуся со стороны бульвара. Мы остановились посреди переулка, недалеко в нетерпении топтался Борис:
– Серега! Кончай эту лабудень! Пошли отсюда!
Бабка вгляделась в мою ладонь, забормотала цыганистой скороговоркой:
– Яхонтовый мой, вижу я, жизнь твою простую, не грустную, не веселую, беды тебя стороной обходят, радость в дом твой тоже не заходит! Злой человек глаз на тебя положил, на шее сидит, к сердцу подбирается! Ждет тебя, голубчик, дорога дальняя, холодная, тревожная, заведет она тебя от смертной тоски до гробовой доски! Ночка темная беду твою возьмет, по капельке выпьет, по глоточку высосет, будешь ты, как ребеночек – головой чист, ручками неумел… Домой воротишься – от жизни отворотишься! В дороге останешься