где тогда жил, и переночевал в квартире у товарища по германскому плену Сергея Кулешова в Малом Козихинском переулке. На следующий день встал очень рано и стал двигаться к Дому Союзов. При этом, начиная с площади Маяковского, мне пришлось идти по улицам Чехова и Пушкина (ныне Малая и Большая Дмитровка), обгоняя огромные массы людей, стоявших многокилометровой очередью, а фактически – беспорядочными толпами. В этих толпах возникали страшные давки, и некоторые люди даже гибли в них. Чтобы, не стоя на улице внизу в бессмысленных очередях, двигаться как можно быстрее вперед, я много раз заворачивал вправо или влево во дворы, забирался там на крыши мелких, одно-двухэтажных зданий и строений, бежал по этим крышам в сторону центра города и спрыгивал с них на улицу. И только таким образом, а также применяя другие «маневры» и приемы, мне удалось добраться до Дома Союзов, около которого, кстати, был неплохой порядок, и здесь войти в Колонный зал.
Проходя мимо гроба вождя, впервые заметил, что его лицо было в оспинках. На них я обратил внимание и позже в Мавзолее, куда покойного положили рядом с В. И. Лениным, когда мне пару раз удалось посетить тот же Мавзолей до того, как убрали из него тело Сталина и захоронили его у Кремлевской стены после XX съезда КПСС.
…Хотя это и не к месту и не ко времени, но я здесь же скажу еще о том, что случилось со мной 30 июля 1991 года. В тот день, случайно прочитав утром в газете сообщение о похоронах умершего несколько дней назад бывшего соратника И. В. Сталина и одного из виднейших руководителей Советского государства Л. М. Кагановича, едва не дожившего до 100 лет, я специально приехал к крематорию на Донском кладбище Москвы, чтобы посмотреть, как все это будет происходить. Здесь я увидел перед входом в ритуальный зал относительно небольшую толпу людей перед привезенным гробом покойного (в том числе знаменитого карикатуриста Бориса Ефимова), но оставаться в ней не стал и сразу же вошел зал, после чего никого из посторонних людей пускать в него не стали. В это время в зале прощались с покойной, внесенной в него накануне, и мне пришлось побыть при этом. Затем внесли в зал гроб с телом Л. М. Кагановича в сопровождении родственников, друзей и близких покойного. Гроб поставили на уходящий вниз постамент, и началось прощание с умершим с произнесением соответствующих кратких речей и щелканьем множества фотоаппаратов. Потом родные и близкие покойного приложились к его лицу, которое, кстати, было как у живого, закрыли его полотном, положили на гроб крышку, забили ее гвоздями, и постамент с гробом медленно опустился в подвал крематория. Таким образом, я тоже проводил Кагановича в последний путь. Через неделю в журнале «Огонек» номер 33 за 1991 год мне бросилось в глаза большое цветное фото с покойным в гробу и присутствовавшими рядом лицами. И в их числе я увидел также… очень четкое изображение себя…
…В конце декабря 1938 года мы благополучно сдали в институте все положенные зачеты по изучавшимся дисциплинам. И вот наступил первый день нового,