заседание наблюдательного совета переносится на двое суток.
Это новое сообщение «С» своевременно переправить дальше уже не успел. А дату «10 мая» он уже передал.
Бельгийский посол в Ватикане, господин де л’Эсколь, по радио передал сообщение в Брюссель:
«Только что прибывший из Берлина немец сообщил мне, что наступление начнется на следующей неделе, через Бельгию и Голландию».
Ответ из Брюсселя гласил:
«Проверили ли вы надежность этого немца?»
Де л’Эсколь радировал в ответ:
«Я знаю этого немца. Он надежен и рекомендован одним нашим соотечественником».
Этот радиообмен был перехвачен германскими службами. Гиммлер приказал СД провести расследование. Параллельно этому расследование вел и абвер. Руководил им полковник Роледер, тогдашний начальник группы IIIF (внедрение в разведслужбы противника). Роледер отправил одного ловкого доверенного человека в Рим (доверенное лицо Ашер) и поручил ему выяснить суть дела[8].
Доверенный человек вскоре сообщил, что подозрения относительно доктора Мюллера укрепились. Насколько можно судить, только Мюллер мог быть источником переданной по радио информации. Отчет доверенного лица поступил к полковнику Роледеру; он положил его перед полковником Бентивеньи. Бентивеньи передал его Канарису, который направил его Остеру. Остер вручил отчет доктору Мюллеру для «комментария».
Канарис, посоветовавший Остеру доверить доктору Мюллеру передачу даты наступления, распорядился допросить его. «Ибо в случае необъявленного нападения, – сказал генерал-полковник Бек, – нам не стоит ожидать от союзников, что они будут делать различие между порядочной Германией и режимом Гитлера».
Когда доктор Мюллер объяснился, доверенный человек (Ашер) был отправлен на пенсию и затем услан в Швецию.
Еще до того, как началось майское наступление, вера в оппозицию за границей была сильно поколеблена. Слишком часто Остер делал на Западе заявления о предстоящем уничтожении режима Гитлера и назначал ближайшую дату дня Х. А день Х все не наступал и не наступал.
В Лондоне от министра иностранных дел Галифакса знали, что существует оппозиция. Но была ли она подлинной?
Когда разразилось наступление на Западе, а попыток свержения Гитлера так и не произошло, кредит доверия германской оппозиции в Англии, да и в других странах, был окончательно подорван.
Оппозицию и режим сравнивали с бронированным кулаком, внутренняя часть которого была режимом, а поверхность – оппозицией. Поэтому было совершенно не важно, какой из двух факторов доминировал – внутренний или внешний. Кулак все равно оставался кулаком.
Но разве генералитет не происходил из кайзеровской эпохи? Разве не были почти все оппозиционеры немецкими националистами? То есть той партией и теми восточногерманскими юнкерами, которые, не долго думая, «нейтрализовали» Гинденбурга и определили его в немощные старцы, отправили в отставку Брюнинга,