но, несмотря на мои предупреждения, он не пытался найти выход из этого тупика. Я всегда оправдывал Браухича в присутствии Гитлера, скорее всего, не столько из солдатской осмотрительности или внешнего приличия, сколько из-за моего собственного эгоизма, потому что я чувствовал некоторую ответственность перед Гитлером, поскольку рекомендовал его. Генералы никогда не почитали Браухича так, как они почитали до него Фрича; они осознали истинную значимость этого человека только после того, как в конечном счете потеряли его.
Браухич всегда поступал честно и с фюрером, и с этими генералами: нельзя позволить военному трибуналу скрыть этот факт. Он всегда хотел сделать как лучше, даже для Гитлера, но он не знал, как это сделать. Но я не признаю за ним никакого права обвинять меня в моих проступках или в моей слабости по отношению к Гитлеру, поскольку я имею больше прав и причин сказать подобное и о нем; по меньшей мере никто из нас не может обвинять другого в этом отношении.
Через неделю после того, как я вступил в должность, я был вызван в Бергхоф [в Берхтесгаден] без какого-либо повода. Когда я прибыл к Гитлеру в его дом этим февральским утром [12 февраля 1938 г.], он сказал мне, что через полчаса он ждет федерального канцлера Австрии Шушнига для серьезного разговора с ним, поскольку кризис между нашими братскими странами требовал разумного решения. [В конце января венская полиция совершила нападение на главный штаб австрийских национал-социалистов и захватила разоблачающие документы, свидетельствовавшие, что они рассчитывали на вооруженное нападение Гитлера на Австрию. Гитлер уволил лидера австрийских национал-социалистов, и Шушниг нанес Гитлеру визит, чтобы попытаться получить у него гарантии продолжения их соглашения 1936 г.]
Он послал за мной, сказав, что это только для того, чтобы Шушниг смог увидеть вокруг несколько мундиров; Рейхенау и Шперле прибывали из Мюнхена.
Мы, генералы, не играли роли на этих переговорах и не подозревали об их задачах или целях этих бесед до отъезда Шушнига; нам было ужасно скучно. Нас вызывали только на обед и еще раз позднее, на кофе, где мы присоединялись к неофициальной беседе. После министр иностранных дел Австрии Гвидо Шмидт подтвердил это на процессе.
Конечно, в течение этого дня мне стало понятно, что я – с двумя другими генералами – лишь своим присутствием выступал как средство достижения какой-то цели. Такова моя главная роль в жизни. Это мнение укрепилось, когда Гитлер раскричался на меня, во время короткого отсутствия Шушнига, удалившегося для личного разговора со своим министром иностранных дел. Я вошел в рабочий кабинет Гитлера как раз в тот момент, когда из него выходил Шушниг, и, когда я спросил Гитлера, какие у него ко мне указания, он ответил: «Никаких! Просто садитесь».
Мы поддерживали краткую, нейтральную беседу в течение десяти минут, после чего мне разрешили уйти. Об эффекте, произведенном на Шушнига, свидетельствовали на процессе.
Эту ночь я провел – единственный раз за все эти годы – в доме фюрера; но