подходящее. Поднять здесь пол на двадцать сантиметров, утрамбовывая глину на откос, – работы на пару часов. Два плетня соорудить да куски коры к ним изнутри приладить на те же мочальные веревочки, лавочку собрать, подставку для горшка с горячей водой, трапик под ноги связать – вот и вся банька.
Сразу и опробовал. А вот лезть в эти штаны такому чистому – ну совсем неохота. Постирал с золой, выполоскал. Хорошо, что он сюда желоб от своего ручейка проложил, незачем из тепла в эту промозглую сырость выскакивать. Посидит в тепле, глядишь, и пройдет у него простуда наконец-то.
Если уж на то пошло, он еще одну канаву позднее прокопает, немного глубже. И оборудует ее специфически. Чтобы и по санитарно-техническим вопросам иметь подходящие условия в пределах ограниченно отапливаемого объема. В морозы-то, когда ручеек замерзнет, конечно, вернется к характерному для дикой природы способу отправления естественных надобностей. А пока холодов настоящих нет, он может себя и побаловать.
Завтра этим займется, когда одежда высохнет. А пока его дело – печку топить и не мерзнуть. Ни одной нитки ведь нет на теле.
Желание быть чистым привело Мишку к неважным последствиям сразу после его реализации. Стихавший помаленьку кашель возобновился с новой силой. Буквально выворачивало порой. Так и сидел в помещении, никуда не высовывался. Благо, дрова не все закончились, и съестные припасы в достатке. Погода нынче совсем нехороша. Дождь буквально висит в воздухе занудливой дымкой. Ветра нет, но воздух отнимает тепло сквозь тонкую спецовочную куртку, две потертые кроличьи шкурки и футболку.
А ему худо. Все валится из рук, буквально вышибаемое сотрясениями тела при кашле. Дверь, сплетенная из лозы и покрытая корой, не так уж плотно закрывает вход. Сырой, промозглый воздух нет-нет, да и лизнет по ногам. Носки давно сношены и заменены портянками из кроличьей шкурки. Плохо они защищают. И Мишке плохо…
В открывшуюся дверь входят двое! Питамакан и неандерталец поменьше ростом, у которого в руках два мешка – маленький и средних размеров. А старый знакомец держит большой тюк. В знак приветствия выдал им ленинское определение материи и неважно разобрал имя второго гостя.
Питамакан, впрочем, сразу исчез, а маленький гость, положив свою поклажу на пол, захлопотал, распечатывая самый крупный мешок. Голос его звучал все время и до Мишки доносился словно сквозь вату, сознание уходило…
Когда Мишка очнулся, сильные руки большого неандертальца вытряхивали его из одежды, в глотку лилась теплая тягучая горечь из чашки, тело растирали чем-то липуче-щипучим, да еще и пахнущим весьма специфически. И чего ради, спрашивается, человек строил баню и намывался в ней, если его всего испачкали. Потом была уютная мягкость мехов. И еще одна мягкость, но упругая и дразнящая. Под его одеялом оказалась решительно настроенная женщина, и ему пришлось с этим что-то делать. Вспотел и отключился.
Глава 18
Выздоровление
Проснулся вялым, благостным и каким-то спеленатым.