Уильям Ширер

Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента


Скачать книгу

кафе «Лувр» сидит Боб Бест из UP – за тем же самым столиком, который он занимает каждый вечер в течение последних десяти лет. Вокруг него толпа иностранных корреспондентов: мужчины и женщины, американцы, англичане, венгры, сербы. Все, кроме Беста, в состоянии крайнего возбуждения, каждые пять минут бегают к телефону, чтобы передать или узнать какие-нибудь новости. Слухи самые фантастические. Боб перечитывает мне свои сообщения. Его позвали к телефону. Он возвращается. Шушниг вновь назначен канцлером, а наци ушли, говорит он. Он оптимист, еще не все кончено. Несколько минут спустя: сообщение ложное. Нацисты захватили власть на Бальхаузплац. Мы мчимся на Бальхаузплац, Бальхаузплац Меттерниха… Венский конгресс… Перед зданием двадцать штурмовиков стоят друг на друге, образовав человеческую пирамиду. Маленький парнишка быстро карабкается на ее вершину, сжимая в руке огромный флаг со свастикой. Он подтягивается на балкон, тот самый, на котором четыре года назад мэр Фей, объявленный нацистами преступником после убийства Дольфуса, вел переговоры с людьми Шушнига. Мальчишка размахивает флагом с балкона, и площадь оглашается приветствиями.

      Возвращаюсь в «Лувр». Там Марта Фоудор старается сдержать слезы и каждые несколько минут сообщает Фоудору новости по телефону. Эмиль Маас, мой бывший помощник, американец австрийского происхождения, который долгое время изображал из себя антифашиста, подходит с важным видом и останавливается у нашего столика. «Ну, дамы и господа, – ухмыляется он, – время пришло». Он отворачивает лацкан своего пальто, откалывает спрятанный там значок со свастикой и прикалывает его с внешней стороны над петлей для пуговицы. Две-три женщины пронзительно кричат ему: «Позор!» Майор Гольдшмидт, легитимист, католик, но наполовину еврей, который до сих пор спокойно сидел за столиком, встает. «Я иду домой за револьвером», – произносит он. В это время кто-то врывается. Зейсс-Инкварт формирует нацистское правительство. Время чуть больше одиннадцати. Пора идти в Дом радио.

      В Нью-Йорке пять утра.

      На Иоханнесгассе, перед зданием радиостудии, стоят охранники в серой полевой форме со штыками на изготовку. Объясняю, кто я. После долгого ожидания мне разрешают войти. В вестибюле и коридоре полно молодых людей в армейской форме, в форме СС и СА, угрожающе размахивающих револьверами и поигрывающих штыками. Два-три раза меня останавливают, но, набравшись смелости, я рявкаю на них и прохожу в главный холл, вокруг которого расположены студии. Чежа, генеральный директор студии, и Эрих Кунсти, директор программ, старые друзья, стоят посередине комнаты в окружении возбужденно разговаривающих фашистских юнцов. Хватает одного взгляда, чтобы понять, что они арестованы. Мне удается перекинуться словом с Кунсти.

      «Когда я смогу выйти в эфир?» – спрашиваю я.

      Он пожимает плечами. «Меня здесь нет», – смеется он. Но, во всяком случае, подзывает парня с изуродованным шрамами лицом, видно старшего. Я объясняю, что мне нужно. Никакой реакции. Я повторяю. Он не понимает.

      «Разрешит�